– Ладно, Леопольд Гульнарович, вам расскажу, – вдруг почти шёпотом произнёс лысоватый мужчина средних лет. – Рядом она там, Мавритания ваша, но вам там делать нечего! – постепенно повышая тон, и в окончании достигнув драматической кульминации, высказал свои соображения лысоватый мужчина средних лет.
– Премного вам благодарен! Ваш рассказ внёс долгожданную ясность в мои смутные представления о месте, в котором мне предстоит проходить службу! Примите от меня скромный подарок в виде великолепного китайского термоса! – глуповато улыбаясь, произнёс Леопольд Гульнарович, протягивая свёрток.
– Вот за это спасибо! Ну а теперь к делу! – деловито распорядился лысоватый мужчина средних лет, убирая свёрток в шкаф. – Вот тебе, Леопольд Гульнарович, билеты рейсом Москва-Касабланка, вылетаешь завтра, на месте тебя встретят и всё объяснят, случай из ряда вон выходящий… – закончил ввод в курс событий лысоватый мужчина, протягивая Леопольду Гульнаровичу билеты на самолёт.
«Тёмно всюду, смутно всюду! Быть тут чуду! Быть тут чуду!»
Адам Мицкевич[40], (отрывок из поэмы «Дзяды» 1823 год)
Годом ранее, как раз где-то поздней осенью 1990–хх
Аристарх в неброской армейской одёжке, с бутылкой бальзама «Бурятия», настоянного по древним буддийским рецептам на целебных травах в одной руке, и корзиной с грибами и кедровыми орехами в другой, шагнул навстречу неведомому в тамбур поезда под названием «Наушки-Москва[41]».
Неведомое, но за время службы неоднократно познанное и по достоинству оцененное, подстерегало его в лице суетливых китайцев-челноков, премудрых монголов-старателей, странствующих бурятов-просветителей и прочего люда, в избытке присутствующего на просторах Забайкалья. Весьма многоликое неведомое, двигавшееся в попутном направлении и зачастую принимающее обличие русских и не очень, гражданских и к ним примкнувших, военных и не совсем, безвинно пострадавших и просто сочувствующих, одним словом, премногое разнообразие персонажей, с нетерпением ожидало встречи с Аристархом.
Именно чудо – поезд «Наушки-Москва», который должен был отвезти Аристарха на родину и, в конечном итоге, отвёз, был тот самый поезд, в который однажды в полночь так отважно шагнул Аристарх на встречу неведомому. Неведомое тем временем в пьяном недоумении время от времени вылезало из окон или сновало меж вагонов с замотанными скотчем коробками наперевес, галдя и толкаясь, наполняло перрон и вагоны неповторимым гавкающим монголо-китайским разноголосьем, разбавленным полусонным армейским крепким словом.
