На душе было муторно и хотелось выпить, но слово, данное Наташе, сдерживало.
— Пойдем, — сказал ей он. — Посмотришь пусковую шахту.
— Не хочу. — Наташа отрицательно покачала головой. — Я устала.
— Тогда отдохни. У меня здесь есть своя комната.
— Хорошо. Проводи меня. Только сразу договоримся, не трогать меня сегодня.
В маленьком кабинетике, где пахло одновременно и затхлым погребом и вокзальным сортиром, Наташа сразу забилась в угол дивана и положила голову на согнутую руку. Пряжкин расхаживал из угла в угол, не зная, что и делать. Злость и нежность разом терзали его. Он хоть и старался гнать прочь все невеселые мысли, но тем не менее, ни на минуту не мог забыть, что всего через несколько часов вновь предстанет пред очами кабинета министров, да еще не один, а с Наташей.
Что скажет он им? Как поведет себя она? Чем все это закончится? Еще до конца этого дня он будет или бесконечно счастлив, или растоптан в пыль.
Заснуть бы крепко-крепко и проснуться после того, как все решится, подумал Пряжкин.
— Сядь, — сказала Наташа неожиданно спокойным, хоть и безжизненным голосом. — Сядь, не суетись.
— Хорошо. — Он сел подальше от нее, у дверей.
— Говори. Ты ведь хочешь что-то сказать.
— Я хочу спросить. Зачем ты пришла сюда?
— А ты как думаешь?
— Ты шпионка?
Пусть бы она рассмеялась в ответ или даже неловко соврала — это было бы не так страшно, как наступившее молчание, долгое тяжелое молчание.
— Скажи что-нибудь, — попросил Пряжкин, чувствуя, что начинает цепенеть от запредельного, досель неизведанного ужаса.
— Как это тебе лучше объяснить… — Наташа устало вздохнула и откинула волосы с лица. — Я не шпионка в том смысле, как это понимаете вы. Мне не нужны ваши тайны, даже самые жуткие. Тем более я не хочу причинить вам вред. Но я и не перебежчица, за которую себя выдаю. Никто не посылал меня сюда, и я не имею никакого задания. Все это только моя собственная инициатива или, если тебе будет угодно, моя дурость. Мне нужно было побывать среди вас, говорить с вами, попробовать понять вас. Ведь это совсем другая цивилизация, другой народ, вы почти что инопланетяне. Не знаю, для чего все это мне нужно. Тут и любопытство, и каприз, и даже амбиции… Возможно, потом я написала бы о вас. Ведь я собираюсь стать журналисткой. А может быть, все это навсегда осталось бы со мной. Не знаю… Но сейчас… Сейчас мне страшно. Вы сами себя добровольно заточили в тюрьму. Вы беспощадно губите друг друга. А ваши дети… Это просто кошмар какой-то. Они-то в чем виноваты?
