Песенка не только разрядила обстановку: она мгновенно установила новый режим взаимоотношений между читателями и писателями. Это был режим братания.
Установился, правда, этот новый режим не навсегда. Честно говоря, даже не надолго. Спустя какое-то время опять повеяло холодком, и в конце концов холодный ветер классовой неприязни, ежеминутно готовой вылиться в классовую ненависть, вновь вернулся на круги своя. Из чего можно заключить, что сила искусства, конечно, велика. Но, к сожалению, все-таки не так велика, как нам бы того хотелось.
Еще о писателях и читателях
На закрытом для простых смертных писательском пляже людей в тот день было совсем мало: человек пять-шесть, не больше. Была поздняя осень, купальный сезон уже кончился: в холодное море отваживались лезть лишь немногие смельчаки. Но солнце пригревало довольно сильно. И какая-то немолодая женщина с маленьким мальчиком — очевидно, внуком — шумно выражала свой восторг по поводу того, что нашлось все-таки в этом проклятом не обустроенном Коктебеле местечко, где от палящих солнечных лучей можно укрыться под тентом.
— Моему Андрюшке, — говорила она, — солнце категорически противопоказано. И для нас это такое счастье!
Загорающая на солнце писательская жена — красивая холеная женщина — вполголоса сказала мужу:
— Володя, по-моему, эти люди не из нашего Дома…
— Ну и что же, Наденька? — робко возразил он.
— Во-ло-дя, — стальным голосом сказала она.
Володя нехотя встал и поплелся к возведенной недавно у входа на пляж помпезной деревянной арке, возле которой сидела дежурная в белом халате.
Он что-то пошептал ей, кивая в сторону прячущихся под тентом, и вернулся к жене.
А следом за ним на пляже появилась и дежурная.
Подойдя к счастливой бабушке внука, которому врачи строго-настрого запретили лежать на солнце, она вежливо спросила, есть ли у них пропуск. Пропуска, естественно, не оказалось. Тогда она так же вежливо объяснила, что этот пляж — не для всех, а только для тех, кто имеет право.
И пошли они, солнцем палимы…
Во внутреннем дворике писательского дома, в котором я живу, прогуливали своих собачек жописы.
Но сперва надо объяснить, что обозначает это странное слово.
«Жописы» — это жены писателей. Какой-то остряк (а может, и целый творческий коллектив остряков) разделил всех членов семей советских писателей («сописов») на категории. И каждой категории дал свое название: жены писателей назывались — «жописы», сыновья — «сыписы», жены сыновей — «жосыписы», дочери писателей были, соответственно, «дописы», а мужья писательских дочерей — «мудописы».
