Полное перевоплощение миссис Корнберг из благополучной нью-йоркской светской дамы в жертву жестокого преступления произошло за двадцать минут. Довольная более простым, понятным для зрителя образом, Кэсс объявила:
— Великолепно. Теперь давайте перенесем оборудование через улицу в парк. Пусть все будет истинно по-ньюйоркски.
Некоторые в команде заворчали, а Рудольфо остановился на месте и озорно улыбнулся.
— Ну ты и оппортунистка! — воскликнул он. — Лихо, перетащить историю этой женщины из одного места в другое. Рискованная затея. Ты знаешь, что случается с журналистами, которые ради красного словца перевирают факты? — Его улыбка расплылась еще шире.
Кэссиди нетерпеливо махнула рукой, чтобы он пошевеливался.
— Я только и делаю, что рискую, — сказала она, когда они спешили к грузовикам и машинам, перевозящим в сторону Центрального парка всю съемочную группу: гримеров, костюмеров, визажистов, — вместе с миссис Корнберг и репортером, бравшим у нее интервью.
— Ты никогда не боишься делать то, что считаешь нужным, по крайней мере в работе, — заметил мимоходом Рудольфо.
Она поняла его тонкий намек и помедлила, перед тем как они подошли к ожидающей их машине.
— Великое дело, знать, что нужно, — наконец сказала она, засмеявшись немного грустно. Ее смех звучал всего лишь мгновение.
— Может, пообедаем немного позже? — нервно спросил он. — Ты слишком перенапрягаешься, пора отдохнуть.
Кэсс быстро кивнула.
— Ты прав, можно. Но боюсь, с обедом не получится. Надо еще многое сделать сегодня вечером. На прошлой неделе отсняли материал о беременностях несовершеннолетних. Я должна его посмотреть, перед тем как одобрить.
Кэссиди отослала машину, решив пройтись пешком. Она всегда ходила с высоко поднятой головой, и во всем ее облике чувствовалась сила. Высокий рост, почти метр семьдесят, величественная, грациозная походка… Она утверждала, что это из-за хорошего воспитания и образования, но Рудольфо думал, что в прежней жизни она принадлежала к царской семье, возможно, была египетской принцессой. Ее сияющие черные волосы до пояса, немного вьющиеся на концах, были мягкие, как китайский шелк. Сапфировые глаза и аккуратные, почти идеальные черты делали ее похожей на фарфоровую куколку.
Решительным голосом она крикнула через плечо:
— Эй! Ты идешь, или нам придется снимать без тебя, моей правой руки?
Его смех был добродушным, но взгляд черных глаз пронизывал Кэсс насквозь и ждал ответа. Рудольфо был полон решимости разрушить невидимую стену, которую она воздвигла вокруг себя. Он называл ее Берлинской стеной, она существовала с самого детства, возможно, возникла после смерти ее матери.
