— А когда, когда поезд-то в Кенигсберг пойдет? Спроси его по-немецки. Ведь можешь.
— Ви филь ур поезд ин Кенигсберг?
— Nach zwei Stunden, Madame.
— Что он говорит?
— Не понимаю. Ви филь ур? Ур, ур? — твердила она и показывала на часы.
— Um zehn Uhr, nach zwei Stunden.
Начальник станции вынул свои карманные часы и показал на цифру «десять».
— Через два часа можно ехать? Отлично. Бери, мусью, штраф и отпусти скорей душу на покаяние! — воскликнул радостно Николай Иванович, опустил руку в карман, вытащил оттуда несколько золотых и серебряных монет и протянул их на ладони начальнику станции. — Бери, бери… Отбирай сам, сколько следует, и давай нам билеты до Кенигсберга. Сколько немецких полтин надо — столько и бери.
— Немензи, немензи штраф унд фюр билет, фюр цвай билет, — подтвердила жена. — Вир висен нихт ваш гольд. Немензи…
Начальник станции осклабил свое серьезное лицо в улыбку и, отсчитав себе несколько марок, прибавил:
— Hier ist Wartezimmer mit Speisesaal, wo Sie können essen und trinken…
— Тринкен? — еще радостнее воскликнул Николай Иванович и схватил начальника станции под руку. — Мосье! Пойдем вместе тринкен. Бир тринкен, шнапс тринкен. Коммензи тринкен… Бир тринкен… Хоть вы и немец, а все-таки выпьем вместе. С радости выпьем. Давно я тринкен дожидаюсь. Пойдем, пойдем. Нечего упираться-то… Коммензи, — тащил он его в буфет.
Через пять минут начальник станции и супруги сидели за столом в буфете.
— Шнапс! Бир… Живо! — командовал Николай Иванович кельнеру.
— Бифштекс! Котлету! — приказывала Глафира Семеновна. — Тэ… кафе… бутерброды… Да побольше бутербродов. Филь бутербродов…
Стол установился яствами и питиями. Появился кюммель, появилось пиво, появились бутерброды с сыром и ветчиной, кофе со сливками. Начальник станции сидел, как аршин проглотивши, не изменяя серьезного выражения лица, и, выпив кюммелю, потягивал из кружки пиво.
— Водка-то у вас, хер, очень сладкая — кюммель, — говорил Николай Иванович, чокаясь с начальником станции своей кружкой. — Ведь такой водки рюмку выпьешь, да и претить она начнет. Неужто у вас здесь, в Неметчине, нет простой русской водки? Руссиш водка? Нейн? Нейн? Руссиш водка?
Немец пробормотал что-то по-немецки и опять прихлебнул из кружки.
— Черт его знает, что он такое говорит! Глаша, ты поняла?
— Ни капельки. Это какие-то необыкновенные слова. Таким нас не учили.
— Ну, наплевать! Будем пить и говорить, не понимая друг друга. Все-таки компания, все-таки живой человек, с которым можно чокнуться! Пей, господин немец. Что ты над кружкой-то сидишь! Пей… Тринкензи… Мы еще выпьем. Пей, пей…
