— Да полно тебе! После театра поешь, — отвечала Глафира Семеновна. — Для твоей толщины впроголодь даже лучше быть. Расплачивайся скорей за обед да поедем домой. Мне нужно переодеться для театра. Ведь уж, наверное, у них в Париже хоть в театре-то бывает нарядная публика.
— Попробуем завтра еще в какой-нибудь ресторан сходить. Неужто у них нет ресторанов, где хоть дорого дерут, да до отвалу кормят! Ну, возьми восемь франков за обед, десять, да дай поесть вволю! — сказал Николай Иванович и крикнул: — Гарсон! Комбьян?
Заплатив по счету, он поднялся с места и, глядя на слугу, проговорил, отрицательно потрясая головой:
— Не бьян ваш дине. Мало всего… Пе… Тре пе… Рюсс любит манже боку… Компрене? Глаша, переведи ему.
— Да ну его! Пойдем… — ответила Глафира Семеновна и направилась к двери ресторана.
По афишке представление в театре «Эдем» было назначено в восемь часов. Супруги подъехали к театру без четверти восемь, но подъезд театра был еще даже и не освещен, хотя около подъезда уже толпилась публика и разгуливал городовой, попыхивая тоненькой папироской caporal. Николай Иванович толкнулся в двери — двери были заперты.
— Кеске се? Уж не отменили ли представление? — обратился он к жене.
— Да почем же я знаю! — отвечала Глафира Семеновна.
— Так спроси у городового.
— Как я спрошу, если я по-французски театральных слов не знаю? Впрочем, около театра толпится публика, стало быть, не отменили.
— А может быть, она и зря толпится. Ведь вот мы толпимся, ничего не зная.
Входных дверей было три. Николай Иванович подошел к другой двери, попробовал ее отворить и стал стучать кулаком. Из-за дверей послышался мужской голос:
— Ou’est-ce que vous faites là? Ne faites pas de bêtises.
— Fermé, monsieur, fermé… — послышалось со всех сторон.
— Знаю, что ферме, да пуркуа ферме?
— On ouvre toujours à huit heures et quatr. Il faut attendre… — отвечал городовой.
— В восемь с четвертью отворяют, — перевела Глафира Семеновна.
— Как в восемь с четвертью?! На афише сказано, что представление в восемь часов, а отворяют в восемь с четвертью! Мудрено что-то.
— Городовой говорит. Я с его слов тебе отвечаю. Но странное дело, что у подъезда жандармов нет и всего только один городовой стоит.
Пришлось дожидаться на улице, что было очень неприятно, так как пошел дождь, а Глафира Семеновна была в нарядном шелковом платье, в светлых перчатках, в хорошей ажурной шляпке с цветами. Николай Иванович раскрыл над ней зонтик и бранился.
