— Отчего же? Ты хотел пить. Вот и напейся. Вода с вареньем отлично, — перебила его Глафира Семеновна. — Доне, доне… — обратилась она к арабу и взяла с подноса два стакана, ложечки и два блюдечка варенья. — Вот и пей… — прибавила она мужу.
— Знаешь, Глаша, быть на парижской выставке да зудить холодную воду с вареньем — ой, ой, ой! Не стоило тогда сюда и ехать. — Николай Иванович покачал головой.
— Так чего же ты хочешь? Сам же ты сказал, что ничего хмельного пить не будешь.
— Да уж чего-нибудь арабского, что ли!
— Знаю я твое арабское-то! Коньячищу хочешь.
— Зачем коньячищу! Наверное, у них есть и арабское вино. Половой! Есть у вас вен араб?
Араб смотрел на него удивленными глазами и не понимал, что у него спрашивают. Наконец он пробормотал что-то на непонятном наречии, мешая к разговору и французские слова.
— Не понимаешь! Эх! — вздохнул Николай Иванович. — Глаша, растолкуй ему.
— Зачем же я буду ему растолковывать про вино, ежели ты мне обещался в мусульманском ресторане и держать себя по-мусульмански. Мусульмане вина не пьют. Пей воду с вареньем.
Николай Иванович лизнул варенья и сделал глоток воды. Араб на минуту исчез и вновь подходил с двумя тарелочками, на которых лежали засахаренные плоды. Подав это на подносе, он опять поклонился супругам.
— Да что это он все сласти да сласти! — воскликнул Николай Иванович. — Дай хоть кофе, мосье половой, что ли… Кофе! Понимаешь?
— Уй, уй… Кафе апре… — закивал араб.
Глафира Семеновна взяла и блюдечки с засахаренными плодами.
— Ты бы спросила хоть почем. Ведь слупят потом, — заметил муж и задал арабу вопрос: — Комбьян?
— Эн франк.
Араб показал один палец в пояснение, исчез и появился в третий раз, поднося на блюдцах по свежей груше, и опять поклонился.
— Зачем? Мы не требовали груш. Ты кофе-то нам подавай. Кафе нуар. Неси вон, неси обратно и принеси кафе… — махал руками Николай Иванович.
— Ту… ту… Пур ту эн франк… — старался объяснить араб, показывая и на стаканы, и блюдца с остатками варенья, и на засахаренные плоды, и на груши.
— За все угощение франк. Ешь! — приказала мужу Глафира Семеновна.
— Стану я всякую сладкую дрянь есть! Это бабья еда.
Николай Иванович отвернулся.
Араб подходил в четвертый раз с подносом и опять кланялся. На подносе на этот раз стояли две чашки черного кофе.
— Ну, наконец-то! — И Николай Иванович придвинул к себе чашку, попробовал ложечкой и сказал: — Да он гущу кофейную подал. На смех, что ли! Смотри, одна гуща вместо кофею.
