Могила ткача | страница 68



Потом встал другой человек. Он тоже говорил, и даже лучше первого. И энергично жестикулировал. Другие начали бить себя ладонями по коленкам. Мартин Кафлан последовал их примеру, ощущая себя избранным. Он как будто ожил.

Потом заговорил толстый мужчина. Его голос разбудил дремавшее эхо. У этого мужчины огнем горели глаза, впиваясь сначала в одно лицо, потом в другое. Вдруг его взгляд остановился на Мартине Кафлане; этот человек обращался к нему, как будто напрямую разговаривал с его разумом! Он спорил с ним, жестикулировал, выкладывал ему все свои логические построения.

У Мартина Кафлана вскипела кровь. Он почувствовал на затылке биение пульса и кашлянул, чтобы снять напряжение. Взгляд оратора переместился на другого.

И так продолжалось несколько часов. Мужчины уже забыли о своем хладнокровии. Некоторые говорили одновременно. Мартин Кафлан весь покрылся потом. Один раз он крикнул: «Послушайте, послушайте», потому что слова стали казаться ему знакомыми.

Когда заседание комитета закончилось, он с горящими щеками вернулся на свое судно, ощущая, что совершил нечто героическое. По дороге ему попался Хайк. Маленький механик почтительно поглядел на него. Смуглый сидел на ящике ближе к корме.

— Закончилось заседание? — спросил он.

— Закончилось, — ответил Мартин Кафлан.

Голос у него вдруг стал хриплым. Во рту пересохло. Он подошел к бочонку и выпил целую кружку воды.

Потом Мартин Кафлан, преисполненный некоего нового чувства, стал мерить шагами палубу. Он был переполнен мыслями. Однажды его видели жестикулирующим на берегу перед кустом. У него появилась новая интонация в голосе, когда он говорил с наземными службами. И он постоянно откашливался.

Несколько раз во время еды казалось, что он готов произнести речь. Но каждый раз что-то мешало ему. Прослушав ораторов на заседаниях комитета, он возвращался с сияющим лицом.

— Говорили речи, — обычно сообщал он.

— О чем говорили?

Мартин Кафлан поднимался со своего места. Поправлял китель, призывал к молчанию. Вдохновенное выражение озаряло его лицо. Однако за этим не следовали слова. Мартин Кафлан брал ковш и отправлялся на палубу.

— Великий человек. Он-то уж ничего не выдаст.

— Правильно, парень, но он все знает. Он бы и секреты кабинета не выдал.

Однажды смуглый принес из деревни газету.

— Речи они не печатают, — сказал он. — А вот имя — пожалуйста. Мартин Кафлан.

Мартин Кафлан взял в руки газету. Он медленно провел взглядом по буквам своего имени. И весь вечер он только и делал, что водил глазами по словам. Когда в его каюту заходили, он говорил: