В течение дня противник полностью оставил простреливаемую из винтовок часть вельда к северу и югу, хотя снайперский огонь вдоль берегов по обе стороны реки не прекращался. Буры переместили пушки, одну разместив на вершине Инцидентамбы, и по одной к востоку и западу, чтобы обстрелять русло реки продольным огнем, но благодаря нашим отличным укрытиям мы обошлись двумя убитыми и тремя ранеными. Я был уверен, что ночью последует атака вдоль берега, поэтому несколько усилил фланги, хоть и рискнув при этом опасно ослабить позицию на севере. Буры меня не разочаровали.
Под прикрытием темноты враг пробрался к области где-то метров из шестисот открытого вельда к северу и вокруг Обережного холма и открыл бешеный огонь, вероятно, чтобы отвлечь наше внимание, пока пушки около часа осыпали нас снарядами. Как только артобстрел прекратился, буры попытались взять нас стремительным броском вдоль русла реки с востока и запада, но благодаря ямам, засекам и тому, что ночь была не очень темна, успеха не добились. Однако дело висело на волоске, и нескольким бурам даже удалось ворваться на наши позиции — но мы закололи их штыками. К счастью, врагу не были известны наши силы, или точнее, наша слабость, иначе они бы проявили настойчивость и в итоге бы преуспели. Пока что они, вероятно, потеряли 20 или 30 человек убитыми и ранеными.
К утру, учитывая сколько человек из моих исходных 40 выпали из борьбы (Обережный холм я не считал, поскольку их потерь не знал), дело стало приобретать серьезный оборот, и я боялся, что следующей ночью нас раздавят. Отрадно было видеть, что отряд на Обережном холме все еще держит хвосты пистолетами, поскольку они вывесили на шесте красную тряпку. Пусть это и не национальный флаг, а всего-то платок, но он не был белым. День тянулся медленно, тишина перемежалась снайперскими выстрелами и разрывами снарядов, и все мы чувствовали, что противник уже догадался, насколько нас мало, и бережет силы для новой ночной атаки, рассчитывая на нашу усталость. Мы постарались в течение дня, как могли, по очереди урвать немного сна, и я делал все возможное, чтобы приободрить солдат, убеждая их, что подкрепление наверняка уже недалеко. Но все равно, пока тянулись часы, и утро сменилось днем, в будущее мы смотрели мрачно.
Бурские пушки уже два часа не стреляли, и тишина уже становилась раздражающей и загадочной, когда грохот орудий вдали поднял наш дух на недосягаемую высоту. Мы спасены! Пока невозможно понять, чьи это бьют пушки, они могли быть и британскими, и бурскими — но в любом случае, это значило, что где-то рядом наши войска. Лица солдат засветились, долгожданные звуки вдали сумели моментально прогнать всю нашу усталость.
