Селеста сердито смотрела на свои замшевые туфельки, а Квины смотрели на нее.
— Очень извиняюсь, — послышался голос, — но на звонок никто не отвечал…
Селеста вскочила и подбежала к окну. Молодой человек в дверях уставился на нее как завороженный. Казалось, он ожидает взрыва бомбы.
— Простите, — снова извинился он, не сводя глаз с девушки, — но я тоже потерял сестру. Я вернусь позже.
— О! — воскликнула Селеста и быстро обернулась.
Они смотрели друг на друга через комнату.
— Мисс Филлипс, — представил Эллери, — и, насколько я понимаю, мистер Маккелл.
* * *
— Вы когда-нибудь видели Нью-Йорк таким, каким бы он выглядел в тот день, когда Господь Всемогущий поразил всех нас насмерть, потому что мы ему окончательно надоели, — я имею в виду Уолл-стрит в воскресное утро? — говорил Джимми Маккелл Селесте Филлипс спустя десять минут. На отца и сына Квинов он не обращал никакого внимания, как будто Господь Всемогущий уже с ними разделался. — Или Гудзон с парома в июне? Или Центральный парк из пентхауса в южной его части? Когда-нибудь пробовали бейгел[35], халву, рубленую печень с куриным жиром и ломтиками черного редиса, шиш-кебаб, пиццу с анчоусом?
— Нет, — чопорно ответила Селеста.
— Просто невероятно! — Джимми взмахнул своими нелепыми ручищами. Эллери он показался похожим на молодого Эйба Линкольна. На вид ему было лет двадцать пять — двадцать шесть. Высокий, нескладный, симпатичный и полный энтузиазма. Насмешливый рот и глаза более хитрые, чем голос. Коричневый костюм в жутком состоянии. — И вы причисляете себя к ньюйоркцам, Селеста?
Девушка сразу же напряглась.
— Очевидно, мистер Маккелл, всему причиной бедность, в которой я провела всю жизнь.
«Чисто французское чувство собственного достоинства представительницы среднего класса», — подумал Эллери.
— Вы говорите как мой безгрешный папаша, — заметил Джеймс Гаймер Маккелл. — Хотя вы полная ему противоположность. Правда, он тоже никогда не ест бейгел. Вы, часом, не антисемитка?
— Я вообще не анти-что-бы-то-ни-было, — отозвалась Селеста.
— Многие приятели моего отца — жуткие антисемиты, — вздохнул молодой Маккелл. — Если мы собираемся стать друзьями, Селеста, то вы должны понять, что мой отец и я…
— Я должна благодарить за это великодушное предложение тот факт, что моя сестра… — холодно начала Селеста.
— И моя тоже, — напомнил Джимми.
Девушка покраснела:
— Простите.
Джимми Маккелл дрыгал ногой, как кузнечик.
— Я живу на журналистское жалованье, моя дорогая, и не потому, что мне это нравится. Но избежать этого можно только поладив с отцом, а такой вариант выше моих сил.
