— Тут все четыре письма, — сказал Говард. — Все четыре, Салли. Эллери…
— Ты уверен, что это они? Те самые письма.
— Да.
А Салли кивнула. Казалось, что ее глаза были способны испепелить Говарда.
— И он вернул оригиналы, а не копии?
— Да, — снова подтвердил Говард.
Салли опять кивнула.
— Отдай их мне. Тоже под столом.
— Тебе?
— Говард, ты споришь с Богом, — засмеялась Салли.
— Получай!
Официант с недовольным видом поставил им на стол две кружки пива и бутылку виски. Говард порылся в кармане брюк.
— У меня есть, — выручил его Эллери. — Возьмите, официант.
— Надо же. Спасибо. — Смягчившийся официант отошел от них.
— А теперь, Говард, будь добр, передай нам пепельницу, — попросил Эллери.
Он положил на нее руку, небрежно огляделся по сторонам, а когда обернулся, пепельница уже стояла на сиденье между ним и Салли.
— Я займусь делом, а вы пока пейте и разговаривайте.
Салли отпила глоток пива, опершись локтями о стол, улыбнулась и сказала Говарду:
— Эллери, я каждый вечер буду благодарить Бога, стоя на коленях, за вас и вашу смелость. Каждый вечер, вплоть до смертного часа. Я этого никогда не забуду, Эллери. Никогда.
— Поглядите-ка лучше сюда.
Салли повернулась и увидела в стеклянной пепельнице груду клочков бумаги.
— А тебе видно, Говард?
— Да, я вижу!
Эллери зажег сигарету, переложил горящую спичку в левую руку и швырнул ее в пепельницу.
— Осторожно, Салли. Отодвиньтесь и снимите пока пальто.
Он четыре раза поджигал обрывки бумаги.
* * *
Салли первой покинула закусочную. Вскоре, но отнюдь не вслед за ней, ушел Говард, а Эллери заказал себе третью кружку пива. Салли расправила плечи и двигалась легко и плавно, точно птица, готовая взлететь над озером Куитонокис. Вот что значит испытать облегчение, подумал Эллери. Как будто на грубую реальность набросили бархатное покрывало.
Ну а Говард говорил с ними громко и взволнованно. Письма были возвращены, их сожгли, и опасность миновала. Об этом свидетельствовали походка Салли и тон Говарда.
Их незачем разочаровывать.
Он мысленно перебрал все, случившееся за день.
Шантажист повел себя разумно. Оставлять оригиналы писем, появившиеся у него до того, как родилась сама идея шантажа, было бы рискованно. Но стал бы так поступать любой уважающий себя шантажист? Допустим, что в конверте, положенном в ящик бюро в отеле «Холлис», находились чистые листы бумаги? И что тогда? Оригиналы пришлось бы добывать снова, а он бы ничего не получил за свое предложение. И конечно, пострадал бы. Хотя, разумеется, он вполне мог снять фотокопию со всех четырех писем. В таком случае возвращение оригиналов обошлось бы ему недорого. А фотокопии способны послужить той же цели, особенно в данной ситуации. У Говарда был особый почерк — четкий, очень мелкий, с буквами вроде гравировки. Он сразу бросается в глаза.
