Вместо них здесь присутствовал угрюмый молодой человек по фамилии Шалански, не сводивший с Эллери испытующего взгляда. Как выяснилось, именно он выступал сейчас в роли Немезиды для уголовных преступников округа Райт, а иначе говоря, был прокурором. Следователем-коронером стал некий Грапп, проворный, худощавый малый, похожий на хирурга, с длинным носом и пронзительными глазами. Вместе с ними в особняк прибыл и новый владелец похоронного бюро — круглолицый мистер Данкан-младший. Судя по улыбке, блуждавшей у него на губах, он беседовал с коллегами о вскрытии. (Следует заметить, что в Райтсвилле до сих пор отсутствовал официальный морг.) Эллери решил, что этого человека явно зачали на мраморном столе морга, колыбелью ему служил гроб, материнским молоком — флюиды бальзама и он удовлетворил свой первый юношеский порыв страсти с какой-нибудь посетительницей отцовской конторы. Эллери не понравилось, с каким выражением этот пухлый мистер Данкан посмотрел на Салли. Совсем не понравилось.
В среду утром он увидел в доме грузного решительного господина с широкой, задубевшей шеей, от которого словно исходил запах власти. Это был шериф округа Мофлес, сменивший Гилфанта. Не лучшая замена! К счастью, Мофлес ненадолго задержался у Ван Хорнов, — очевидно, ему нужно было только удостовериться, что репортеры из газет правильно записали его фамилию.
Усадьба была набита полицейскими, явился даже наряд конной полиции. Попадались на глаза и штатские с черными саквояжами, и просто зеваки. Как заподозрил Эллери, эти не в меру любопытные горожане воспользовались традиционным американским правом бродить вокруг да около богатых особняков.
Что же, подумал он, убийство в Райтсвилле должно пахнуть так же, как и в иных городах. Никаких выдающихся причин и особенных признаков здесь быть не может.
Мистер Квин ощущал странную умиротворенность. Конечно, она распространялась лишь на одну часть его «я», потому что остальными частями прочно овладели усталость и недовольство. Он не спал ни минуты и, к сожалению, был вынужден наблюдать за фантастическим превращением Дидриха Ван Хорна из крепкого и сильного мужчины в немощного старика. Ему пришлось целых два часа общаться с Уолфертом Ван Хорном, загнавшим его в угол гостиной. Уолферт стал осаждать его воспоминаниями о порочных наклонностях Говарда, проявившихся еще в раннем детстве. По его словам, маленький Говард охотился в саду на ужей и рубил их на мелкие куски, обрывал крылья бабочек, а однажды, в возрасте девяти лет, набросал ему в кровать охапки чертополоха. Уолферт всегда предупреждал брата, что из подкидыша, с черт знает какими родителями, ничего хорошего не вырастет, и так далее и тому подобное. И разумеется, в кабинете находился сам Говард с красными, слезящимися глазами и растрепанными волосами, растерянный до предела и не понимавший, что к чему. Его активность сводилась к частым походам в ванную в сопровождении полицейского, которого Дейкин называл Джипом и которого Эллери раньше никогда не встречал. Этот полицейский докладывал, что во время своих посещений Говард просто вытирал руки и потому они час от часу становились все бледнее и сморщеннее от воды и, наконец, начали напоминать какой-то промытый прибоем и выброшенный на берег предмет. Для Говарда утро среды сделалось истинным судилищем — он не смог ответить ни на один вопрос, а только задавал их. Главный врач-невролог из больницы в Конхейвене провел с ним два часа на месте преступления и всерьез задумался о происшедшем. Эллери поговорил с медиком, поведав ему историю амнезии Говарда, а врач, являвшийся также консультантом-психиатром в исправительной колонии штата, кивал ему в ответ с таинственным видом, как будто говоря: «Я уже понял, но никогда бы так не поступил». Эллери раздражала подобная манера, типичная для многих медиков. Тем не менее «островки» умиротворенности сохранялись, поскольку все, прежде скрытое во тьме, вышло на свет и конец этой истории успел четко обозначиться.
