– Тимошкин друг говорит, что горбуна посадили по доносу Нюмчика! Это позор для всей семьи! А папа! Он стал как тень. Клянусь!
Эта будка больше не будет здесь стоять! Я своими руками порубаю её на куски, – она метнула испепеляющий взгляд на противоположную сторону улицы через открытое окно.
– Сядь и успокойся! Не подливай масла в огонь. И не болтай, чего не понимаешь. Мало ли что говорят друзья твоего Тимошки. У них самих рыльце в пуху, – строго прикрикнула на неё Рут, стараясь не показать всей сумятицы, что творилась в её душе.
– Тимошку не трогай! Я его в обиду не дам. Это человек кристальной честности. Ты всех чернишь. Тебе своего сыночка нужно выгородить, – с внезапной злобой воскликнула Тойба, – потому что он тебе родной!
И, перегнувшись через широкий подоконник, зычно крикнула на всю улицу:
– Нюмчик! Кацап! Не прячься! Выходи! Я хочу плюнуть в твою бесстыжую рожу!
На глазах Рут рушилось то, чему она посвятила всю свою жизнь – её семья.
Едва за Тойбой захлопнулась дверь, Рут кинулась к кухонному шкафчику. В верхнем ящике, под клеенкой, поверх которой были набросаны алюминиевые вилки с недостающими зубцами, обломки точильного камня и обрывки стертой наждачной бумаги, ещё оставалось несколько пачечек денег. Она выбрала наощупь самую тощую из них. Сорвала бечевку и бумагу. Не пересчитывая, положила в карман и, прихватив кошелку, кинулась на базар. Ещё издали увидела нескладную фигуру горбуна. Было жарко, но он был в рваном ватнике. На голове топорщилась ушанка. У ног, на расстеленной в пыли газете, лежала коробка. На дне её – горстка монет.
– Подайте, кто сколько может, – выпевал горбун гнусавым дребезжащим голосом.
Поравнявшись с ним, Рут тихо сказала:
– Здравствуйте, Егор! – и вынула из кармана деньги, – возьмите!
Это вам!
Горбун отшатнулся, закинув голову, посмотрел на неё, крохотное мятое личико покрылось испариной. Придерживая шапку рукой, кинулся бежать, задыхаясь и выбрасывая вперед негнущиеся ноги. Её рука с деньгами повисла в воздухе.
– Выживают человека из города. Не дают спокойно помереть, – послышался за спиной Рут чей-то голос.
Не оборачиваясь, она побрела к воротам базара.
К концу осени Бер совсем сдал. Он почти ничего не ел и целыми днями молча лежал на кушетке, вперившись в потолок. Лишь иногда в полдень, с трудом опираясь на палку, выходил в тамбур и долго стоял там, пристально вглядываясь в подслеповатое окошко. Однажды Рут, подкравшись, выглянула из-за его плеча на улицу. Она увидела как из будки появилась Геля с сыном. Всё ещё по-юношески долговязый и нескладный, посадкой головы и походкой мальчик разительно походил на Бера. Он был одет в темный костюм и белую рубашку с вольно, по-щегольски приспущенным галстуком. В одной руке нес скрипку в добротном, обтянутым кожей футляре, в другой – букет роз. Они шли, о чем-то оживленно переговариваясь. Геля помахивала пустыми обеденными судками. Рут почувствовала, как в душе её шевельнулась глухая ревность. «Эта мука кончится только со смертью Бера», – подумала она и тут же испугалась своей злобной мысли.
