– Что хочу? – Гутман наклонился совсем близко и заглянул мне в глаза.
На меня пахнуло затхлым стариковским запахом.
– Хочу научить тебя думать о вечности. Когда думаешь о вечности, меньше льёшь слёз о себе. – Он положил мне руку на голову, и я почувствовала, как дрожат его пальцы. – Тебе выпало страшное время. Но нужно жить. Дерево не должно умереть, даже если буря сломала ветки.
«Значит, мой Эля – всего лишь ветка?» – Меня, как огнем, опалило ненавистью. Я резко отстранилась. Рука Гутмана бессильно повисла в воздухе.
– Значит, для вашего Б-га мы – всего лишь хворост! Дровишки для костра истории?
Жалко улыбаясь, он поплёлся в свой угол. Внезапно за окном раздались выстрелы, крики, топот ног.
– Вейзмир (горе мне), – тонко вскрикнул Борух.
«Он просто боится смерти, этот жалкий старик». – Меня передернуло от презрения и гадливости. Я с силой толкнула его под топчан, резко дохнула на коптилку. Нащупала в темноте обрезок трубы и, зажав его в руке, стала у двери.
Мы, тоскующие по праведникам! Мы, толкующие об их деяниях.
Отчего никогда не говорим: «Он здесь, рядом»? А всегда: «Далеко. В другой стороне». Быть может, по слепоте своей?
Я перестала выходить из дома. Лежала целыми днями на топчане, повернувшись лицом к стенке, то выныривая, то вновь проваливаясь в зыбкую дрёму.
Однажды очнулась от слабого шороха за спиной. С трудом повернула голову. И чуть не вскрикнула от испуга. Рядом, разбросавшись во сне, лежал ребёнок. Худая ручонка, сжатая в кулачок, была вскинута вверх. Рыжеватые локоны разметались по тряпью. «Я еще не умерла, а топчан уже заняли», – безучастно подумала и прикрыла глаза. Словно издалека донесся до меня хриплый голос Гутмана:
– Златка! Посмотри на свою дочь!
– Дочь? – вяло, точно во сне, удивилась я.
И вдруг вскинулась, порывисто приподнялась на локте:
– Пусть её заберут отсюда. Здесь нет места. Тут всё занято.
– Но её некому забрать. – Гутман сморщился, как от боли.
По его длинному крючковатому носу поползла тяжелая капля.
Он смахнул её грязным, дрожащим пальцем и хрипло прошептал:
– Немецкие евреи из Гамбурга. Вчера была акция…
– Что мне за дело? – безразлично бросила я и враждебно посмотрела на девочку.
– Животная! – неожиданно тонко всхлипнул Гутман и топнул ногой. – Животная!
Брызжа слюной, он неумело ударил меня по лицу и бессильно заплакал.
– Симкэ, Симэлэ, – слышалось теперь целыми днями с тюфяка, – будешь кушкать? – Завернув что-то в тряпочку, Гутман совал этот узелок в рот девочке. Раздавалось сопение, причмокивание и тихий счастливый смех старика. – А айтыню (гулять)? Девочка хочет айтыню? – Он подхватывал её на руки и подносил к окну.
