Внезапно Бенчик вскакивает со стула, начинает торопливо натягивать пальто.
— Куда ты? — Я пытаюсь его остановить, но он вырывается из моих рук. — Зачем тебе пальто? Сейчас лето. Жарко.
— Нужно, нужно, — бормочет он и запутывается в рукавах.
На пороге, обернувшись, шепчет:
— Только никому ни слова. У меня задание. Я должен спешить к Стене Плача. Твой отец пообещал, что передаст записку Хане, — Бенчик вынимает из кармана скомканный клочок бумаги, расправляет его. — Здесь всего три слова: «дети здоровы скучаю». Ее нефеш ин лихтикн Ган-эйдн (душа в светлом раю). Недавно она мне прислала оттуда весточку. — И показывает на полуистлевшую газовую косынку на своей шее.
Я узнаю эту косынку. Хана, направляясь в гости, повязывала ею свои пышные смоляные кудри каким-то только ей известным способом так, что от каждого поворота головы трепетал кокетливый бант. И это было ее единственное украшение.
— Бенчик, останься! Поживи. Отдохни, — упрашиваю, глотая подступившие слезы, словно предчувствуя, что это наша последняя встреча, и мы прощаемся до пришествия Мессии.
В канун Нового года мы провожаем Зяму и Яшу. У каждого из них в руках по баулу. Зямин — неподъемный, набитый книгами. Яшин — полупустой. Раздается голос вокзального диктора: «Поезд номер три отправляется через десять минут». Прощание, поцелуи, слезы, и они заходят в свой вагон. Яша маячит в окне, делая какие-то знаки руками.
— А где же Зямка? — волнуется Шошана.
— Вот он! — кричит Манюля.
Зяма спрыгивает на перрон, подходит ко мне, властно берет за плечо и отводит в сторону, за газетный киоск:
— Береги стариков и проследи, чтобы папе весной установили памятник. — Его голос дрожит и рвется.
Внезапно прижимает к себе, крепко целует меня в губы и сует в руки маленькую картонную коробочку:
— Это от меня. На счастье.
Затем, не говоря ни слова, поворачивается, бежит к своему вагону, вскакивает на подножку. Поезд трогается. Я открываю коробочку — в ней янтарная брошка — парусный кораблик. До Нового года остаются считанные часы. Мы разъезжаемся с вокзала каждый в свою сторону. Белка к себе на Проспект, Манюля на Капсукаса, Шошана, Аврам и я — к Конному рынку. Лина колеблется: то ли ей ехать вместе с матерью на Проспект к дочери Машке, то ли на улицу Басанавичуса, где она живет с мужем Антанасом.
— Лучше приезжайте с Антанасом завтра утром, — ворчит Белка, не выпускающая внучку из своих крепких рук со дня ее рождения, — а то растормошишь мне ребенка, на ночь глядя.
