Похоже, что брат не понял смысла подарка. Он принял бутылку безо всякой охоты, пробурчав при этом:
— У нас на Севере полно отличного алкоголя, зачем было это тащить?
А завидев остальное, он даже рассердился:
— Ну а это-то зачем? Или ты думаешь, что у нас даже каштаны не растут?
Я постарался ответить как можно мягче:
— Это соджу сделано на воде из родного города отца — Андонга. Сначала я думал взять рисового вина оттуда, но потом решил, что соджу будет лучше: рисовое вино могли с тех пор начать делать другим способом. Конечно, у вас много разных напитков, и наверняка хороших, но ты пойми, этот-то ведь из Андонга. И остальное оттуда же. Каштаны — с деревьев, что растут за нашим домом, а финики — с холма, где наше родовое кладбище, прямо за рынком. А хурму собрали и высушили в Сосновой долине, это сразу за горой, что поднимается над городом. Это всё из его детства. И ты знаешь — он ведь даже взрослым и занятым человеком часто приезжал в Андонг, чтобы побродить там по холмам. А представь, как он тосковал по родным местам все сорок лет на Севере!
Можно было не продолжать: брат молчал, потупив голову.
— Раз уж вы там не делаете поминальных ниш, то положи это ему на могилу, — закончил я. — И поверь, мне очень жаль, что я не могу сделать это сам.
— Ладно, сделаю, — ответил он очень просто, безо всякой враждебности.
Мы снова были братьями.
Вскоре он заторопился, стал паковать всё, что я ему привёз, говоря, что у него есть тут ещё дела. При этом он даже не сказал, что постарается ещё раз меня увидеть, хотя знал, что я завтра улетаю в одиннадцать утра. Мне, конечно, не хотелось его отпускать так быстро, да и он, похоже, несмотря на все дела, всё-таки хотел побыть со мной ещё. Я предложил пообедать вместе. Он согласился, и мы пошли в ближайший ресторан. Ресторан оказался самым скромным — я специально предложил его выбрать господину Киму, чтобы брат не подумал, что я опять хвастаюсь богатством. За обедом мы выпили, и натянутость в нашей беседе стала постепенно исчезать. Брат тянул стакан за стаканом, а я подливал и, разглядывая его, думал: нет, он всё-таки нашего рода.
— Слушай, — сказал он вдруг, — а ты пьёшь точно как отец. Он никогда не морщился — как будто пил простую воду. И смеёшься ты точно так, как он. А ведь это от природы — не мог же ты запомнить все его жесты в детстве, ты ведь был ещё очень мал.
— Ну, как он смеялся, я чуть-чуть помню, — ответил я. — Помню такие взрывы смеха, которые доносились из его кабинета, когда приходили друзья. Значит, мой смех похож…
