А ведь было кое-что достойное упоминания. Во-первых, успеваемость. Я, может быть, и не так часто бывал первым, но всё-таки в сильной сеульской школе я входил в число пяти лучших в своём классе. И я этим гордился, там это было важно и для учителей, и для учеников. А ещё я очень хорошо рисовал. Ну, не так хорошо, чтобы выиграть национальный конкурс детского рисунка, но достаточно хорошо: я получил награды на нескольких сеульских конкурсах. Мама рассказала учителю и об отметках, и о таланте художника, но он всё пропустил мимо ушей. Ну и, конечно, важно было сказать про моего отца. Отец хоть и потерпел фиаско в Сеуле, да ещё такое, что пришлось переехать аж сюда, но всё-таки оставался в числе самых высоких чиновников в этом городке.
Увы, ученики были здесь под стать учителям. В Сеуле, если появлялся новенький, на первой же перемене все его окружали и начинали расспрашивать обо всём на свете: как ты учишься, силён ли ты, богатые ли у тебя родители — и так далее, в общем, то, что называется, прощупывали новичка. Но мои новые одноклассники, как и учитель, ничем этим не интересовались. Первое время они стояли поодаль, поглядывая на меня, и только на большой перемене, во время обеда, кое-кто стал подходить, и то только для того, чтобы спросить: «А ты катался на трамвае?», «А ты видел Южные Ворота?» — и всё такое. Единственное, чему они завидовали, — это были мои школьные принадлежности: ни у кого больше не было таких отличных вещей.
Прошло уже почти тридцать лет, я многое забыл, но одна картина так и стоит перед моими глазами — это первая встреча с Ом Сок Дэ.
— А ну-ка, разойдись!
Ребята как раз окружили меня, задавая те самые вопросы про трамвай, когда позади них раздался этот негромкий голос. Голос был совсем взрослый, так что я подумал: не вернулся ли учитель? Они вздрогнули и быстро расступились. Я в сильном удивлении повернулся и увидел парня, основательно усевшегося на последней парте в среднем ряду. Он смотрел на нас довольно миролюбиво.
В классе мы провели только час, но этого парня я уже заметил. Когда учитель вошёл, он крикнул: «Внимание! Встать!» — так что я понял, что он здесь староста. Но почему я сразу отличил его от всех ребят в классе — а их было не меньше шестидесяти, — это потому, что он был на целую голову выше остальных. И ещё глаза у него горели так, что просто прожигали тебя насквозь.
— Как, говоришь, тебя зовут? Хан Пёнг Тэ? Ну-ка, подойди сюда.
Говорил он негромко, но очень уверенно. И этого было достаточно: он не пошевельнул и пальцем, а я почувствовал, что какая-то сила поднимает меня вверх, так странно действовали на меня его глаза. Но я сдержался и не стал подниматься: сказалась сообразительность сеульца. Вот мой первый бой, подумал я и, поняв это, сразу решил держаться до конца. Если я с самого начала покажу, что я — лёгкая добыча, то жизнь здесь станет нелёгкой. А то, что все ему так безоговорочно подчинились, подсказывало мне, что вести себя надо вызывающе.
