решал, как будет. Чтобы мне не приказывали, а
меня слушали. Слушались. А как можно проверить, что тебя слушаются, если не повелеть нанести себе вред? Если не требовать чего-то глупого, ненужного? Не быть капризным, противным, невыносимым? Покладистого, милого, хорошего будет слушать любой — а я не хочу, чтобы слушали мои выученные манеры! Это не я! Моя дрессировка — это не я! Понимаете? Это — не я!
Он тяжело дышал. Пузырьки на лице вытекли капельками пота — такими же аккуратными, стройными, красивыми, как и всё в нём. Такими же выдрессированными.
И ему было легко. Очень легко.
— А где — вы? — тихо спросил Плеть, хотя не нужно задавать вопрос, ответ на который знают оба собеседника.
Или, вернее, знают, что ответа нет. Но он приходит со временем. Ответы похожи на времена года: они наступают в срок, прячься не прячься, ищи не ищи. Как свобода, они находят только того, кто к ним готов.
Плеть извинился за свои ошибочные подозрения, кивнул на прощание и вышел из «Петербержской ресторации» прочь. Веня снова натянул на себя фарфоровое лицо и картинным жестом подозвал официанта.
Но, увидел через стекло Плеть, когда счёт мгновенно поднесли, Веня остался сидеть на месте, невидящим взглядом замерев между куцыми строками.
Веня остался сидеть — растерянный человек, накинувший поверх дорогой шубки костюм томной, шикарной и чуть небрежной куклы.
А Столица — она словно на подушках вольготно раскинувшаяся, томная, шикарная и чуть небрежная от собственной томности да шикарности. Золотце по сторонам смотрел с любопытством и даже, бывало, сердечным замиранием, но домой тянуло нестерпимо. В кривобокий, тесный, шумный, коротконогими переулками прихрамывающий, моряцким узлом на Порт завязанный, ошейником казарм задушенный Петерберг.
И ведь казалось же когда-то, что площадь перед Городским советом велика, а в Столице дворы попадаются что та площадь. Вот у Патриарших палат — площадь так площадь, Золотце привык, что столько пустого места только в полях и сыщешь. Из окошка под самой крышей Главного Присутственного вид открывался просторный и широкий, вполне головокружительный, а всё равно: собственно, площадь, нарядная вереница торговых рядов слева, справа — глупого яичного тона картинная галерея (разве ж в так выкрашенном хранилище может содержаться достойное искусство?) да ракушка балетного театра. Прямо напротив — штабные корпуса, «генеральские палаты», величественные, но будто нарочно склонившие голову с докладом перед палатами Патриаршими. Столичного Городского совета из этого окошка уже не видать, хотя до него отсюда всего полчаса, если пешком по снегу. А в Людском районе, помнится, с крыши доходного дома поновее можно и Порт разглядеть, и по рогатине расходящихся железных дорог Ссаные Тряпки поискать.
