Отчасти секрет обаяния итальянских мафиози заключается в том, что они любят символические жесты. Меньше чем через год после мелодраматического спуска Босси по реке По я был на другом конце Италии, в Катании, у подножия горы Этна, где меня везли через криминальные районы в полицейской машине с кодовым названием «Акула». В то время Катания была городом с самым высоким уровнем преступности в Италии – полем битвы, где Коза ностра сражалась за власть над территорией с разнообразными более или менее организованными преступными шайками. В городе размером с Цинциннати или Халл за неделю совершалось по два убийства в криминальном мире.
В ночь, когда я прибыл, нашли последнюю на тот момент жертву. Этого человека убили выстрелами в лицо и горло. До или после этого ему камнем проломили череп. Это было жестокое убийство, но не более жестокое, чем те, что совершаются враждующими группировками в Москве или Макао. Необычным этот случай делало то, что предметы на месте преступления, похоже, были расположены таким образом, чтобы передать информацию. Пистолет Uzi того типа, который предпочитает Коза ностра, был положен поперек трупа на уровне чуть ниже колена.
Полицейские, с которыми я провел утро, были уверены, что это что-то означает и что по крайней мере один из бандитов той шайки знал, что именно; если бы они могли расшифровать сообщение, то продвинулись в расследовании войны между бандами, свирепствовавшей в городе. Они спорили, почему пистолет расположен на теле именно таким образом, действительно ли он принадлежал Коза ностре, можно ли приписать какое-то значение положению предохранителя и было ли что-то значимое в том, как были сложены конечности жертвы.
Поведение патрульных характерно для итальянцев, когда они сталкиваются с чем-то новым, волнующим или необычным. Они ничего – ровным счетом ничего – не относят на счет случайности. Возможно, это самое большое различие в мировоззрении североевропейцев, с одной стороны, и южноевропейцев, и в частности итальянцев – с другой. Первые склонны снисходительно считать, что последние одержимы теориями заговора. Но южноевропейцы, и особенно итальянцы, по натуре своей – действительно заговорщики. Более того, они часто говорят метафорами и общаются с помощью символов. По этой причине многое становится обманчивым и иллюзорным. Если есть два объяснения – простое и сложное, вполне можно оказаться правым, выбрав второе.
В этом также заключается суть науки под названием dietrologia (буквально: «изучение того, что стоит за») – очень итальянское искусство угадывания истинного повода или причины какого-либо события. Если министр проводит успешную кампанию, скажем, в пользу людей с ограниченными возможностями, dietrologo ни на секунду не поверит, что это было сделано от чистого сердца. Он заметит, что жена шурина министра заседает в совете директоров компании, которая среди прочего изготовляет протезы. И если газета публикует серию материалов о деятельности фирмы, которая тайно продает оборудование для прослушивания иностранному диктаторскому государству, dietrologo заметит, что среди акционеров газеты есть компания, работающая в том же секторе, что и фирма, чей проступок был раскрыт. Суть dietrologia заключается в том, что она отвергает идею, будто кто-то может действовать исключительно на основе своих моральных убеждений.
