— Здорово отлито, — сказал Григорий. — И крест и цепь. Это что, из одного все вылито?
Я уверенно подтвердил, а Григорий осторожно дотронулся до креста и тот дрогнул на цепи.
— Нет, Мишенька, его потом припаяли, — сказал Григорий, — а я думал, что ты тут все изучил досконально.
Я покраснел, до сих пор мне стыдно, и как это я не догадался! А еще художник…
— Странно, что вы не рассказали мне о вашем Могикане, — сказал Платон Григорьевич, когда Диспетчер вошел в комнату медпункта. — Мне почему-то казалось, что вы тоже дружили с ним.
— Да, Могикана я знал с детства. Но о нем будет речь впереди… И искать его не нужно было. Он жил в Москве и сразу согласился приехать в назначенный день. Леонид, сосед мой, съездил в Ленинград, разыскал там Ушакова через своего бывшего командира башни, который к нему хорошо относился. А Ушаков знал, где служит Ладожский. Из Ленинграда позвонили ему, договорились обо всем. В общем через месяц ко мне съехались все, все, кого я хотел видеть. В тот день я носился с вокзала на вокзал. Не встретил только Григория, но он прилетел самолетом и ждал меня дома. Пожалуй, Григорий изменился больше всех. Как-то разросся, стал еще более коренастым, отпустил усы, обзавелся очками.
Время тянулось удивительно медленно, так как до приезда Ушакова я не хотел начинать.
— Вот все съедутся, тогда и поговорим, — сказал я им. — Иначе меня просто не хватит…
В восемь часов вечера я услышал, что меня ктото спрашивает. Я выглянул из окна. Там стоял Валентин Ушаков. Он был в штатском, но я уже знал, что полковник Ушаков — это и был он, помните я встретил его статью в «Красной звезде»?
«Я вижу, — сказал Борис Ладожский, — что у нас полный кворум и следует разыграть, кому идти за вином…»
«Делу — время, потехе — час, — заметил Димка. — Но как решит общество…»
«Судя по письму, — сказал Григорий, — сегодня нам понадобятся трезвые головы».
«Вот что, друзья, — сказал я. Мне, Платон Григорьевич, было трудно говорить от волнения. — Я пригласил вас для того…»
«Чтобы сообщить пренеприятное известие…» — вставил Димка.
Все рассмеялись, а у меня отлегло от сердца. Ведь это были свои ребята.
«Прошу меня не перебивать, — сказал я им. — Вопросы потом. Ну, уж если совсем невмоготу будет, то задавайте по ходу дела… Итак, 17 апреля 1961 года я натолкнулся на совершенно парадоксальное рассуждение… Дальнейшие исследования привели меня к открытию нового способа полета, нового способа преодоления сил земного тяготения, необычайно экономичного, необычайно простого… Но никто серьезно этим делом не заинтересовался. И я сам виноват во многом. Был я, друзья мои, некоторое время „не в себе“… А разговор идет, по сути дела, о летательном аппарате удивительных возможностей».
