«Мемуары шулера» и другое | страница 42



Повторяю, уверен, что в возрасте между восьмью и четырнадцатью годами мы чрезвычайно умны, а после четырнадцати и до двадцати большинство из нас начинает глупеть, и весьма заметно.

Почему?

Да потому что, выйдя из коллежа, мы ничего не знаем о жизни, мы беспомощны, и по этой самой причине к восемнадцати годам мы совершаем столько глупостей.

Освободившись от семейного гнёта, избавившись от надзора школьных наставников, мы оказываемся совершенно безоружны, и даже если не поддаёмся влечению пагубных инстинктов, нас губят дурные знакомства — на время или навсегда!

Возможно, есть немало исключений, но таково моё твёрдое убеждение, и меня не переубедить.

Наши природные способности, особые дарования, всё, что есть в нас оригинального между восьмью и четырнадцатью, напрочь исчезает в восемнадцать.

Всё это может вернуться позже — но сколько времени потеряно впустую!

Если я позволяю себе критиковать систему образования, то прежде всего из соображений морального толка.

По-моему, с детьми слишком много говорят о прошлом и совсем мало о будущем — иными словами, чересчур много о других и недостаточно о них самих. Мораль преподаётся им по старинным текстам, на языке, которому не хватает ясности, — а предлагаемые примеры для подражания плохи, ибо им никак невозможно следовать.

Жанна д’Арк, Байяр, Сен-Венсан-де-Поль — это уж слишком! И чересчур далеко от нас. Подобные примеры хоть кого обескуражат.

Не желая разбирать школьную программу по косточкам — что было бы совсем не трудно, но уж очень скучно, — позволю себе обратить ваше внимание на одну вещь, что разъяснит вам, читатель, суть моей мысли.

Книги вроде «Телемака»[1] не способны оказать никакого воздействия на ум ребёнка — а вот расскажи вы этим юным, двенадцати лет от роду, человечкам о примерной жизни людей, здравствующих в их время, тогда бы вы принесли бы им огромную пользу.

Вместо того, чтобы заставлять нас заучивать басни Лафонтена, эти прелестные шедевры, чью красоту мы не в состоянии по достоинству оценить в юном возрасте, вместо того, чтобы заставлять нас восхищаться кротостью Святого Людовика или отвагою Жанны Ашетт, лучше бы рассказали нам о жизни Пастера, которая была исполнена воистину возвышенного благородства, о жизни Бальзака, Гинемера, Клода Моне, какого-нибудь фабриканта, честного и работящего, и наконец — и это самое главное! — о жизни какого-то безвестного гражданина, ничем не примечательного, почтенного отца семейства, который никогда никому не делал зла, всю жизнь был просто честным, добрым малым, исполнял свой долг и был счастлив! Вот такой человек, детьми мы никогда не мечтаем стать похожими на него, а ведь каждый из нас должен стать человеком порядочным — и именно этому-то и надо было бы обучать нас прежде всего.