Он пришёл ко мне в театр, в мою артистическую уборную, и у нас с ним произошла краткая беседа, свидетельствующая о чистоте его души и полнейшем невежестве в вопросах театра. Когда я вошёл, он был уже там. Я уселся за туалетный столик и принялся накладывать грим. Он положил руку мне на плечо и с укоризной проговорил:
— Что это вы делаете, Саша?
— Как что, гримируюсь, отец мой.
— Не надо гримироваться, Саша. Не пристало мужчине заниматься такими делами.
Тогда я попытался объяснить ему, что иначе нельзя, таково ремесло. Он не настаивал, из вежливости, но я чувствовал, что убедить его мне так и не удалось.
В школе Шевалье я пробыл всего сорок восемь часов, потому что оказалось, поместили меня туда по ошибке.
Дело в том, что заведение Шевалье было одним из так называемых «печек, где выпекали бакалавров», и преподавали там только два предмета: риторику и философию. Стало быть, я по-прежнему был в шестом!
Учебное заведение Хузуэла
Это англосаксонское учебное заведение пользовалось в Пасси блестящей репутацией, кстати, вполне заслуженной.
Директор, господин Хузуэл, был человеком весьма симпатичным и серьёзным. И потом, у него по крайнем мере хоть был достаточно разумный подход к воспитанию подростков, которых доверяли его попечению. Метод его был вполне рациональным. Он уделял телесному здоровью ровно столько же внимания, сколь и развитию умственному.
Там занимались спортом, хорошо питались — и мылись! В заведении господина Хузуэла имелась душевая. Это было мне в диковинку, ведь я впервые увидел такое в школьном учреждении.
Уроки были менее скучными, чем где бы то ни было ещё, и во всём заведении царил дух какой-то здоровой, искренней радости.
У господина Хузуэла был сын Эдмунд восемнадцати лет от роду, и это был самый очаровательный юноша, какого только можно было вообразить. Всё складывалось самым наилучшим образом, как тут пришла беда: однажды утром господин Хузуэл скоропостижно скончался от закупорки сосудов.
Эдмунд был его наследником. А школа была его наследством. Нас было двенадцать воспитанников, и Эдмунд написал двенадцать писем, адресованных нашим семействам. В этих письмах он оповещал о кончине отца и доводил до сведения наших родителей, что отныне возглавлять школу будет его дядя.
Никакого дядюшки у него не было.
Он поувольнял всех преподавателей, мы уговорились между собой ничего не сообщать своим домашним и разработали восхитительный план тратить отныне на праздники, прогулки и развлечения те месячные взносы, что платили родители за наше образование.
