Месьё Зогеб встал четверть часа спустя после отбоя. Я застал его в ночной рубашке перед дверью господина Гитри, он разговаривал с господами Гитри и Далем.
Наконец, есть ещё одно опасное нарушение, к которому считаю своим долгом привлечь внимание дирекции.
Позавчера вечером, часам этак к девяти я видел из своей комнаты, как месьё Грэм выходил на внутренний каменный бордюр второго этажа.
Вряд ли стоит доказывать, какую опасность представляют подобные прогулки не только ночью, но также и днём.
Четверг 1-е июня. — Месьё Гитри не вышел даже во время перемены. Он показался лишь в половине второго.
7 июня (урок в 2.30). — Уже более часа, как начались занятия, а Гитри-старший так ничего и не сделал. У этого воспитанника был совершенно непристойный вид: без воротничка, без галстука, рубашка расстёгнута, из-под неё выглядывает тёплая нижняя фуфайка. Жалуясь на жару, он улёгся на стол и десять минут с помощью ракетки изображал, будто играет на гитаре.
10 июня (урок с 5-ти до 7-ми). — Урок прошёл очень спокойно в отсутствии братьев Гитри».
Из этого самого пансиона я однажды удрал и, направившись к нашему семейному бакалейщику, сделал ему заказ, якобы по поручению своей матушки.
— Месьё, — обратился я к нему, — мне нужно 4 кило сахару по 0,75 франка, 250 граммов чечевицы по 2 франка за кило, 125 граммов соли по 0,50 франков за кило и три с половиной фунта муки по 0,80 франка за кило.
— Будет сделано, месьё Саша.
— Сколько будет за всё?
Он ответил, что заказ будет стоить 5 франков и 5 сантимов. Я поблагодарил и опрометью пустился прочь, ведь он только что решил мне задачку, которую задали нам тем утром в пансионе.
Моим восьмым по счёту пансионом оказалось заведение Шевалье, ибо в промежутке я ещё три месяца провёл в лицее Шамбери.
Этот лицей Шамбери был для детей настоящей каторгой, это уж что правда то правда. Что же до школы Лакордер, она была просто филиалом, если мне позволительно так выразиться, уже упомянутого заведения аркейских доминиканцев. О тех временах у меня осталось лишь одно-единственное воспоминание: об отце Метэйере, он был наставником в моей группе. Тогда он казался мне довольно пожилым, хотя на самом деле был совсем молодым человеком, потому что недавно мне вновь привелось с ним свидеться, и он всё ещё молод. Он был суров, но справедлив и отличался благородством нрава. Это ведь по его настоянию меня тогда выгнали, но он не держал зла за огорчения, которые я, должно быть, ему доставлял, ибо года два-три назад великодушно попросил меня председательствовать на банкете бывших воспитанников школы.
