Он заказал для меня миниатюрные копии некоторых своих театральных костюмов, и я просто обожал в них обряжаться. У меня был плащ Людовика XI и его фетровая шляпа, у меня был камзол Гамлета, куртка Табарена, и у меня был полишинель, достаточно большой — или, верней, по моему размеру, маленький — с которым я изображал Полония, пристраивая его на вешалку для полотенцев. И я с таким рвением пытался покончить с негодяем, что даже сломал вешалку. Ещё мне нравилось произносить некоторые тирады Людовика XI из пьес Казимира Делавиня, которым обучил меня отец:
«Малейший ропот, жалобы подобье пусть ушей моих достигнет,
А коль подозренье явью станет, покончу с вами,
В мир иной отправлю, чтоб заслужить благодаренье Божье…»
Облачившись в один из этих костюмов, я не представлял себе ничего забавней, чем, напустив на себя устрашающий вид, внезапно распахнуть двери и появиться на пороге гостиной. Моей мечтой было вызвать смех, застав всех врасплох. И в этом смысле я с тех пор нисколько не переменился.
Все, кто присутствовал при этом спектакле, смеясь вместе с отцом, частенько повторяли:
— Ах, как же он на вас похож!
Мысль, что я похож на своего отца, произвела на меня огромное впечатление, а желание походить на него ещё больше вызвало во мне позднее другое желание — заниматься тем же, чем занимался он.
Оставалось выяснить, чем же это он таким занимался...
Я с удивлением следил за тем, как он жил.
Что в нём было такого, что отличало его от других?
Единственное, чего у него было больше, это то, что ему было на двадцать лет меньше. Он был ещё совсем молод — и я только-только начинал отдавать себе в этом отчёт.
Но почему мне казалось, что он так не похож на других? Что в нём было такого замечательного?
Его будущее.
Он быстро усаживался за стол, завтракал за десять минут, потом стремительно исчезал со словами:
— Боже праведный, опять опаздываю!
Он боялся опоздать, а ведь я знал, что он идёт работать.
Возвращаясь по вечерам, он порой говорил:
— Всё в порядке, я доволен. Думаю, получится вполне недурно.
Потом мы садились ужинать. За столом он говорил о некоторых друзьях, я их прекрасно знал, они частенько бывали у нас в доме и время от времени дарили мне игрушки. Но говорил он о них в какой-то странной, непривычной для меня манере. К примеру, замечал:
— Иттеман во втором, я просто губы кусал!.. Лина Мюнт стала получше, но вот уже пару дней чересчур усердствует. Что же до Лортера, у этого прямо какой-то мандраж перед вторником!
