Наступила пауза – напарники переваривали полученную информацию. Наконец Мерин крякнул, сорвал с первой бутылки пробку и разлил по стаканам. Коротко чокнувшись, выпили, и три руки одновременно потянулись за закуской.
– Клавку в долю брать придется, – пережевывая хлеб с салом, рассудительно сказал Рябой. – Если дело выгорит, она настучать может.
– Много хрустов – это сколько? – проявил деловую сметку Мерин. – У твоей Клавки и две бумажки уже много.
– Да ты мозгой пошурупь, – отрыгнув, посоветовала Нинка. – Если у нее в лопатнике хрустов до хрена, то на хате, верняк, еще больше. Возьмем куш и первым самолетом отсюда свинтим. До Магадана, а там – хотите, разбежимся, а хотите, дальше махнем. В Севастополь.
– В Хренополь, – урезонил сожительницу Мерин. – Ты что ж, на мокруху нас подписываешь?
– Зачем на мокруху, – встрял Рябой. – Нинка дело говорит. Дадим залетной по жбану, повяжем, хату обшмонаем, лавэ заберем, и в аэропорт. До Магадана два часа лету. Пока очухается, пока то да се, мы уже далеко будем. Да и, чую я, не побежит Фифа в ментовку – у самой наверняка рыло в пуху. Иначе чего она сюда подалась?
Мерин задумался. По всему выходило, что Рябой прав.
Фифой в поселке называли приехавшую осенью женщину. Никто про нее не знал ни кто такая, ни откуда, ни даже как зовут. Первую неделю по приезде она прожила в номере местной гостиницы, а потом перебралась в квартиру отбывшей на зиму в Москву семьи. Так всю зиму в квартире этой и просидела. На улицу выйдет – в лабаз и обратно. С людьми, что с разговорами подъехать пытались, ни полслова. Поначалу сплетни по поселку пошли, а потом посудачили людишки, языки почесали да и перестали. Мало ли, сколько на свете чудачек. Не хочет баба ни с кем корешиться – ее дело. Одним словом – Фифа.
– Ладно, – подытожил раздумья Мерин, – значит, так тому и быть. Да и Клавку твою – по хрену, раз такой расклад. Не будет ей доли.
– А мне-то что, – легко согласилась Губа. – Клавку за язык никто не тянул.
В два часа ночи троица выбралась из барака и, стараясь не шуметь, направилась к центру поселка. На подходе разделились: в подъезд пятиэтажки, в которой жила жертва, проникли поодиночке. Нинка скользнула в этот подъезд последней. Сдерживая одышку, поднялась на четвертый этаж. Через минуту туда спустились дежурившие на чердачной лестнице подельники. Без пяти три Мерин и Рябой встали по обе стороны обитой дерматином входной двери, и Нинка, трижды сплюнув «на фарт», надавила на кнопку звонка. С минуту за дверью было тихо, и грабителей начала пробирать нервная дрожь.
