– Ну что, ханыжники, – Губа длинно сплюнула на пол, – где вас черти-то носят? Ни выпить в хате нет, ни пожрать. Так, что ли, и будем всю жизнь вонючие сухари глодать?
– Засохни, курва, – лениво велел Мерин, извлек из-за пазухи бутылку родимой и водрузил ее на колченогий стол, предварительно смахнув с него горку малоаппетитных объедков и пару пустых консервных банок. – Толку от тебя, как от дохлой свиньи.
Рябой молча выудил из кармана вторую поллитровку. Из другого кармана он извлек подаренное Колесовым съестное и принялся сноровисто нарезать хлеб выкидным ножом зловещего вида.
– Ой, мальчики, какие вы молодцы, – враз сменила гнев на милость Нинка и, подскочив к Рябому, смачно чмокнула его в щеку. Тот только мотнул головой на манер отгоняющей мух лошади и продолжил общественную работу. – А у меня новость, – радостно сообщила Нинка, – очень хорошая новость, можно сказать, наколочка.
– От твоих новостей только трепак бывает, – со знанием дела пробурчал Мерин, усаживаясь на щербатую табуретку. – Ладно, давай дальше тренди. Что за наколка?
– Козырная наколочка, – нисколько не обидевшись, затараторила Губа. – Такая наколочка, что дорогого стоит.
– Ты долго будешь нам мозги долбать? – психанул Мерин. – Ходит, шалава, вокруг да около – наколка, шмаколка… Дело говори, пока при памяти, а то потом нажрешься, из тебя вообще хрен что вытянешь.
Рябой докромсал хлеб, сноровисто развалил на три части луковицу, придвинул к столу ветхий топчан, уселся на него и подтвердил слова авторитета кивком.
– В общем, так, – Нинка оседлала пустой, поставленный на попа ящик из-под портвейна, – ты, Мерин, наливай, не тяни, душа просит. Встречаю я седня Клавку Очкастую, ту, что с Угрюмым жила, пока он дуба не врезал. Она сейчас в лабазе уборщицей ишачит. На хрена ишачит – сама не знает, нашла бы себе мужика какого завалящего, что ли, а то большая радость с утра до вечера тряпкой махать. Идет, значит, себе Клавка по…
– Короче, – прервал болтливую Нинку Мерин. – Долбать я хотел твою Клавку и тебя вместе с ней. Дело говори, лярва.
– Так я и говорю. В общем, вчера в лабаз та Фифа приходила, что по осени приехала. Взяла там жратвы, консервов набрала и к кассе подвалила расплачиваться. А Клавка как раз пол рядом с этой кассой скоблила. Короче, Фифа кошелек-то достала, а Очкастая туда косяка и бросила.
– И чего? – нарушил обычное молчание Рябой.
– А того. Там у нее, – Губа понизила голос и, хотя никто посторонний ее услышать не мог, зашептала: – Хрустов у Фифы в лопатнике полна жопа. Аж раздувается от хрустов лопатник-то. И главное – не рубли там, прикиньте, а доллары. Клавка говорит, сотенные бумажки, и их там как у шалавой суки блох.
