Она смотрела на меня растерянно.
— Что такое гимназия?
— Серьезная школа, в которой учатся после средней.
— А ты зачем туда идешь?
— Учиться.
— Чему?
— Латыни.
— И все?
— И древнегреческому.
— Древнегреческому?
— Да.
Лицо ее выражало полное смятение, словно она не знала что сказать. Наконец она ни с того ни с сего пробормотала:
— На прошлой неделе у меня начались месячные.
И, хотя Рино не звал ее, ушла в глубь мастерской.
13
Значит, она теперь тоже… Потаенные изменения, сначала коснувшиеся меня и моего тела, теперь настигли и ее, словно подземный толчок, и скоро она станет — уже становится — другой. «Паскуале, — подумала я, — заметил это раньше меня. А может, и не он один, но и другие парни тоже». Поступление в гимназию сразу же отошло на второй план. Несколько дней у меня из головы не шло случившееся с Лилой. Что с ней произойдет дальше? Она похорошеет, как Пинучча Карраччи, Джильола и Кармела, или подурнеет, как я? Дома я подолгу изучала себя перед зеркалом. Как я выгляжу со стороны? И как будет выглядеть она?
Я стала больше следить за собой. В воскресенье днем надела на традиционную прогулку от дороги до сквера праздничное платье — голубое, с квадратным вырезом — и материн серебряный браслет. Мы встретились с Лилой, и я про себя обрадовалась, что она выглядит так же, как всегда: растрепанные черные волосы, линялое платьишко. Она ничем не отличалась от себя обычной — тощей нервной девчонки. Разве что вытянулась: раньше была совсем малявка, а теперь ростом почти сравнялась со мной, всего на пару сантиметров ниже. Но что это за перемена? У меня к тому времени уже была большая грудь и женственная фигура.
Мы дошли до сквера, повернули назад, снова дошли до сквера. Час был ранний: еще не поднялся обычный воскресный гомон, не высыпали на улицы торговцы жареным фундуком, миндалем и «волчьими бобами». Лила начала осторожно расспрашивать меня про гимназию. Я рассказала ей то немногое, что знала сама, преувеличивая, насколько возможно, преимущества будущей учебы. Мне хотелось пробудить в ней любопытство, приобщить ее, пусть издалека, к тому, что меня ждало, заставить ее хоть чуть-чуть испугаться, что она отстанет от меня, как я мучительно боялась отстать от нее. Мы шли вдоль дороги: я — по краю тротуара, она — рядом со мной. Я говорила, она очень внимательно слушала.
Мы наткнулись на «миллеченто» Солара; за рулем сидел Микеле, на пассажирском сиденье — Марчелло. Он и начал с нами заигрывать. С нами обеими, не только со мной. «Какие красивые синьорины! Не устали ходить взад-вперед? Неаполь — большой город, самый красивый на свете, как и вы. Забирайтесь в машину! Покатаемся полчасика… А потом мы вас привезем назад», — замурлыкал он на диалекте.
