Я перебрала ящики, жестяные коробочки, в которых держу всякие мелочи. Совсем немного. Я выбросила кучу вещей, особенно связанных с ней, и она об этом знает. Я обнаружила, что у меня нет от нее ничего: ни портрета, ни записки, ни памятной вещицы. Я сама удивилась. Возможно ли, что за все эти годы она ничего мне не оставила, или хуже того — что я не захотела ничего от нее сохранить? Возможно.
На этот раз я сама скрепя сердце позвонила Рино. Он не отвечал ни на домашний, ни на мобильный. Перезвонил вечером, когда ему было удобно. Судя по голосу, рассчитывал вызвать у меня чувство вины.
— Я видел, что ты звонила. Есть новости?
— Нет. А у тебя?
— Тоже нет.
Стал молоть какую-то чепуху: будто бы собирается ехать на телевидение, на передачу, которая занимается поиском пропавших людей, обратиться с экрана к матери, попросить у нее прощения за все, умолять вернуться.
Я спокойно выслушала его, а потом спросила:
— Ты заглядывал в ее шкаф?
— Это еще зачем?
Конечно, такая простая идея никогда не пришла бы ему в голову.
— Загляни.
Он сходил и вернулся с отчетом, что в шкафу ничего нет, ни одной вещи — ни летней, ни зимней, только старые вешалки. Я велела ему осмотреть весь дом. Обувь тоже исчезла. Исчезли немногочисленные книги. Исчезли все фотографии. Исчезли видеозаписи. Исчез компьютер и даже старые дискеты, которые давным-давно не использовались, — все атрибуты волшебницы, невероятно ловко управлявшейся с любой электроникой и освоившей калькулятор еще в конце шестидесятых, в эпоху перфокарт. Рино был поражен.
— Не торопись, ищи хорошенько, — сказала я ему. — Потом, если найдешь хоть одну ее шпильку, позвони мне.
Он позвонил мне на следующий день, очень взволнованный:
— Ничего.
— Совсем ничего?
— Нет. Она отрезана со всех фотографий, на которых мы были вместе, даже с моих детских.
— Ты хорошо искал?
— Везде смотрел!
— И в подвале?
— Я же сказал тебе — везде. Пропала даже коробка с документами: ну, всякие там старые свидетельства о рождении, договоры с телефонной компанией, квитанции. Что это значит? Нас ограбили? Что они искали? Чего хотят от нас с матерью?
Я успокоила его, убедила, что бояться нечего. Особенно ему: уж от него-то точно никто ничего не хочет.
— Можно я приеду и немного поживу у тебя?
— Нет.
— Ну пожалуйста! Я совсем не сплю.
— Ничего, сам справишься. Я не знаю, чем тебе помочь.
Я повесила трубку и не ответила, когда он перезвонил. Потом уселась за письменный стол.
Лила, как обычно, перегибает палку, подумала я.
