— Не делай этого, — тихо сказал советник, но королева словно не слышала его. Внезапно оробев, она попросила:
— Скажи мне, Повелитель Драконов, скажи, что она сама поправится!
— А что говорят твои врачеватели? — вопросом на вопрос ответил маг. И, хотя в любом другом случае это посчиталось бы за великую дерзость, никто и не подумал упрекнуть старика в невежестве.
— Они ничего не могут сделать, она угасает, как догорающая свеча, — тихо отозвалась королева.
— Ну вот, ты же знаешь ответ на вопрос, который задала.
Мягко улыбнувшись, словно подбадривая Луретту, маг кивнул и вошел в стойло, откуда неслось пронзительное ржание. Брюхатая кобыла лежала на боку и тяжело дышала — малыш не шел. Маг присел рядом, глядя на породистое животное с красивой головой и длинной, собранной в косы белой гривой. Кобыла, достойная королевы.
— Что ты скажешь мне? — спросил он, поглядев на застывшую у входа в стойло Луретту. Та медлила, глядя на мага слезящимися глазами.
«Так не должно быть, — думала она с тоской. — Кобыла умрет, она умрет, и я останусь… с чем? С жеребенком. Но так у меня не будет ни ее, ни жеребенка, но будет кобыла, и я буду знать, что все живы… Но что страшнее? Эти демонические, прозрачные глаза, или смерть?»
— Сделай это, — тихо приказала Луретта, и по конюшне пролетел испуганный вдох.
Старик не медлил и, потерев руки одна о другую, поднес ладони к боку лошади, а потом вдруг утопил их в ее плоти так, словно не существовало ни кожи, ни мяса, ни ребер. Кобыла задышала спокойнее, и было видно, что мучения ее ослабли, и нет никакого вреда. Вскрикнула королева, ахнули конюхи, отступив назад, а маг, как ни в чем небывало, поводил руками внутри лошади, вынул совершенно чистые, суховатые кисти и встал.
— Она скоро родит, — сказал он, выходя из денника. — Когда жеребенку исполнится три года, отправьте его в Форт. А теперь, королева, я готов помочь твоей сестре.
В покои Каторины они шли куда медленнее. Луретта отослала прочь Салавия, чувствуя его отрешенность и неприятие происходящего. Королева отпустила и своих молчаливых телохранителей, чтобы не мешали. Она понимала, что если маг захочет ее умертвить, никакие воины не помешают ему осуществить задуманное. Теперь, с надеждой глядя на Повелителя Драконов, Луретта рассказывала о давней болезни сестры.
— Это началось в пятнадцать лет, когда она девчонкой бегала босой под дождем. Тогда мы убегали от нянь, чтобы измазаться и наиграться всласть. Нам, конечно, сильно доставалось. А потом у Каторины начался кашель. Он душил ее, когда поднимался вечерний туман и заставал сестру на улице. Врачеватели сразу сказали, что это нелечимая грудная хворь. Ее поили какими-то травами, зимой не разрешали выходить на улицу, и я помню, с какой тоской она смотрела на падающий за окном снег. Сестра могла жить лишь в тепле и сухости, в комнатах, где она училась, всегда было жарко натоплено, и у меня начинала болеть голова от этой духоты. Так шли годы, но две луны назад врачи сказали, что болезнь, которую они сдерживали все это время, с новой силой взялась за Каторину. Сестра стала слабеть, кашель выматывал ее, а потом горлом пошла кровь. Вот уже пятый день она без сознания и плохо дышит.
