— Не думала тебя здесь найти, — резко оборачиваюсь. У повозки стоит Кэретта, позади неё — пара вояк весьма зверского вида. Мужчина и женщина. Похожи, как брат с сестрой.
Выбираюсь из повозки.
Кэретта протягивает мешочек, вид которого не оставляет сомнений в содержимом.
— Вот. Наградные за звезду да часть трофейных.
Развязываю. Золото. Причем, побольше, чем у меня есть.
— Распишись.
У неё, оказывается, на поясе чернильница и стальное перо.
Самая натуральная платёжная ведомость. Даже выполнена на отпечатанном бланке имён на тридцать. Мое — первое. Только напротив него нет подписи. Сумма — триста золотых. Больше всех, у остальных — меньше, причём все суммы кратны пятидесяти. Подспудно ожидал, вместо большинства росписей будет крестик или палец в чернилах. Но нет, везде росписи, некоторые даже каллиграфическим почерком. Чернила и то разных оттенков. Похоже, у Кэретты чернильница — вроде знака различия. Кто-то умудрился даже золотыми чернилами подпись поставить. Имя ближе к нижней части списка знакомое. Точно, Дина Младшая. Такие чернила — типичные подростковые понты с поправкой на местные условия.
— Свободны!
Эти двое отходят, но не слишком далеко.
— Пересчитывать не будешь?
Завязываю мешочек и кладу в повозку.
— Что же, хоть в чём-то не переменился. Так что там о моем предложении?
— Насчёт рудника?
— Вспомнил?
— Нет. Письмо прочитал.
Маска склоняется набок.
— И что надумал относительно этого моего предложения? — явно выделяет слово «этого».
— Я согласен, — просто не хочу вникать в тонкости местного горного дела. Материальные блага лучше иметь в виде звонкой монеты.
— Хорошо. Бумаги подготовят к завтра. Зайдёшь в канцелярию, там и подпишем. Деньги желаешь получить наличными, или переводом на счёт?
— Переводом, — таскать в обозе такую кучу монет как-то рискованно.
— Хорошо. Но я о другом вообще-то пришла поговорить.
— Я понял, главный казначей вовсе не обязан лично деньги награжденным носить.
— Конечно. Но нигде и не сказано, что он не может этого делать. Ты понимаешь, что всё, понимаешь, всё, может измениться!
Как же нехорошо, что глаз её видеть не можешь.
— Я думаю, она выздоровеет.
— Ты надеешься?
— Да.
— А я — нет!
— Она врач. Лучший на свете.
— Это да. Но она врёт сама себе. Я тоже кое-что понимаю в медицине. Её рана смертельна. Воспаление убьёт её.
— Я не верю. Рана опасна, но я не знаю секретов Дины. Чем-то она же лечит себя. Вчера сражалась.
— У неё очень сильная воля. И всё. Ей с каждым днём хуже. Что будет, если она умрёт?
