— Я потомственный художник, портретист, теперь вот алхимию учу, чтобы краски новые придумать.
— Ваши картинки и так расхватают, — заметила пришедшая в себя Пурхелия. — Советую вам бросить занятия алхимией и всерьез заняться э…, живописью.
— Чистое искусство сейчас никого не интересует, — скромно заметил гоблин. — Приходится реализм бытия разбавлять беспощадной натурой.
Магичка, сраженная бытием изо рта гобла, опять замолчала. Потом буркнула:
— Натуры у вас — хоть отбавляй! — и пошла назад к стойке лектора.
— Теперь нас точно никто не заподозрит, — шепнул Кархи лыбящемуся приятелю. Остальные студенты мало что поняли из разговора и недоуменно перешептывались.
— Вернемся к лекции, — повысила голос Пурхелия. — Как я сказала, магические потоки, будучи замкнуты в контурах ритуальных фигур, позволяют… Магичка, в тысячный раз повторяя бестолковый набор сведений, внимательной изученный ученым советом и признанный безопасным для чтения студентам немагических специальностей, нет-нет, да посматривала в сторону гобла и тролля. Парочка усердно занималась умственным трудом. Тролль листал книжку, хмурился, ухмылялся, удивленно поднимал брови и задумчиво чмокал. Кархи методично раздевал глазами наследницу торговой империи "Тысяча и одна трава из эльфийских лесов" и не спеша водил пером по тетради.
Остальные студенты слушали ее с оловянным взглядом, девушки тихо шептались. Беднейшая часть слушателей сосредоточенно записывала бред пьяного мага, как называла эти лекции для алхимиков сама Пурхелия и вздыхала, заранее представляя сдачу экзамена. К чести магички, действительно учившихся студентов она никогда не заваливала, во всяком случае на пересдаче. Остальным лоботрясам предстояла неприятное и унизительное испытание, когда член ученого совета и заместитель заведующего кафедрой теоретической стихиальной боевой магии, госпожа Пурхелия, прозванная студентами Щукой, вовсю изощрялась в хитроумных вопросах и ехидных до боли в печенках комментариях ответов на них перед почтенными магами и огромном стечении студентов других факультетов. Даже прекрасно зная, что Академия ни за что не исключит приносящего золотые горы осла или ослицу за вопиющее невежество и глупость, богатые и знатные оболтусы ждали ее экзамена как крестьяне — мытаря. Учитывая, что помимо главного экзамена, вскоре предстоял промежуточный зачет, тоже публичный, популярность Пурхелии находилась на уровне ниже выкуренного косяка.
