Вирун бездумно сидел в противоположном углу барака и невидящим взглядом упирался в закопченную стену с текстом. В некий момент ему показалось, что это он сам написал, поскольку согласен с каждым словом неизвестного автора. Хотя зачем эта война с собой, если человеку нужно так мало в жизни. Притом каждому. Ну, необходимы жилище, работа, здоровье... Для кого-то — семья. Кому-то, но не Вируну. К чему чрезмерные амбиции, от которых тесно и душе, и сердцу? Не нами ведь сказано, что на тот свет ничего не заберешь.
«Ну, ты и додумался! — улыбнулся мужчина. — С такими мыслями человечество вернется обратно в пещеры. А почему бы и нет? Неплохо было бы, если бы мы, наконец, отрезвели от своего всесилия-бессилия.»
За проломами окон начал сеяться спорый дождь. Под порывами ветра тонко поскрипывали ветки сирени. Через дыры на коньке крыши капли падали в барак и беззвучно угасали в кучках мелкого мусора. Запахло одиночеством поздней осени: едва живой пожелтевшей травой, раздавленным шифером, ободранными обоями да и печалью низкого неба. Среди всех этих разнообразно-одинаковых запахов Вирун чувствовал себя уютно. Здесь жила тишина. Глубокая и всеобъемлющая. Медлительная и тягучая, как сахарный сироп, твердо-прозрачная, словно янтарь. Тишина, которой всегда не хватает человеку, чтобы чувствовать себя счастливым и защищенным, независимым и свободным не только в мыслях, но и в поступках. Потому что печаль-тишина очищает, вымывает из головы множество ненужной, но липкой, как смола, информации. Тишина дает возможность прислушаться и скрытым третьим глазом присмотреться к самому себе. Наконец, уравновесить желания и возможности. Тишина питает в глубине души зерно счастливого прошлого. Того прошлого, когда радовался даже дождевому червяку на обочине дороги, хлюпанью босых ног в лужицах футбольного поля. Она же, тишина, щемящей сладостью заполняет сердце при воспоминании о первом постижении взрослости... Вирун в эти минуты и наслаждался непривычной тишиной под стук капель в почерневшем бараке. Он по сути был счастлив. Усталый, расслабившийся и счастливый. Бездумно опустив веки, он задремал. Слух притуплялся, тело охватывало ленивое равнодушие, дыхание замедлялось, успокаивалось. Синичка, присевшая на разломанный подоконник, с любопытством взглянула на крючковатую фигуру человека у глухой стены и, скокнув раз-другой по почерневшему дереву, спрыгнула на кучу щебня посреди здания. Повертела головкой, прислушалась: а нет ли где опасности? Перелетела еще ближе к заснувшему Вируну. Птичке хотелось узнать: зачем кто-то пришел в это глухое место? Что он тут делает? Кого ищет? Опасен он или нет? Выждав еще минуту и поняв птичьим разумом, что спящий человек ей не угрожает, синичка юркнула через пролом в потолке на чердак, к своему жилищу или временному пристанищу.
