После заключительного воззвания и последней молитвы все увидели, как он развернул листок бумаги, чтобы зачитать приходские объявления.
– Для поисков нашего дорогого маленького Реми Дэме завтра утром будет организовано прочесывание леса. Жандармерия приглашает добровольцев принять в нем участие. Сбор у мэрии в девять часов.
Эта новость сразила Антуана наповал.
Прочешут лес и обнаружат Реми. На этот раз ускользнуть не удастся.
Информация произвела впечатление и на верующих, все разом заговорили, но молодой священник властно заставил свою паству умолкнуть. И приступил к благословению. Ему еще предстояло добраться до Монжу, а времени оставалось в обрез.
На пороге церкви мужчины хлопали господина Дэме по плечу и бормотали фальшивые слова утешения. Бернадетта ушла, ни на кого не глядя. А вот Валентина встала на противоположном тротуаре. Все недоумевали, чего она ждет. Засунув руки в карманы куртки, она с нарочитым равнодушием смотрела на покидающих храм верующих.
Антуана подташнивало, он боялся, поговорить было не с кем, он чувствовал себя чудовищно одиноко и, протиснувшись между прихожанами, поспешил выйти на воздух.
Окруженный своей обычной свитой, Тео бросил еще несколько нелепостей, от которых у его приятелей глаза на лоб полезли. Антуан торопливо прошел мимо. Неприязнь между ним и Тео буквально висела в воздухе. Когда Антуана наконец повяжут, Тео станет королем коллежа, города и уже никто и никогда не сможет оспаривать его власть.
Антуан ощущал себя разбитым, растоптанным, раздавленным.
Перед калиткой он обернулся и далеко позади увидел мать, ведущую под руку Бернадетту. Они шли очень медленно.
Вид их скорбных фигур произвел на него сокрушительное впечатление. Бок о бок две женщины: госпожа Дэме, оплакивающая своего убитого сына, и госпожа Куртен, мать убийцы…
Антуан толкнул калитку.
Дом встретил его запахом курицы, которую мать, уходя, поставила в духовку. Под елкой лежало несколько пакетов, которые она всегда исхитрялась сунуть туда незаметно для него. Он не стал зажигать свет. Комната освещалась только мигающей электрической гирляндой. На сердце у него было тяжело.
После испытания мессой перспектива рождественского ужина с матерью угнетала его.
Мания госпожи Куртен превращать в ритуал события повседневной жизни распространялась практически на все, поэтому рождественский вечер каждый год проходил совершенно одинаково. То, что долгое время вызывало у Антуана искреннюю и наивную радость, с годами превратилось в формальность, а потом и в повинность. Надо сказать, празднование растягивалось надолго. Смотрели Первый канал, ужинали в половине одиннадцатого, открывали подарки в полночь… Госпожа Куртен никогда не делала различий между рождественским и новогодним ужином; она устраивала их совершенно одинаковым образом, включая подарки.
