Лодка бесшумно причалила, фигура накинула петлю швартова на тумбу. Озаренная звездным светом, она тихо поднялась по тропе и остановилась у веранды. «Глиннес, Глиннес!» — позвала она приглушенно и таинственно, как ночная птица.
Глиннес ждал. Дюиссана постояла в нерешительности, опустив плечи, потом прошла по веранде и заглянула внутрь, в темную комнату: «Глиннес!»
Глиннес медленно вышел из тени: «Я здесь». Дюиссана шла навстречу: «Ты ожидал меня увидеть?»
«По правде говоря, нет», — признался Глиннес.
«Знаешь, почему я пришла?»
Глиннес медленно покачал головой: «Нет, но я боюсь».
Дюиссана беззвучно рассмеялась: «Чего ты боишься?»
«Однажды ты уже оставила меня на съедение мерлингам».
«Ты смерти боишься? — Дюиссана приблизилась на шаг. — Зачем? Я ничего не боюсь. На мягких крыльях ночи большая черная птица уносит наши призраки в Сианскую долину, и там мы вечно странствуем в покое».
«От тех, кого сожрали мерлинги, даже призраков не остается. Кстати, где твой отец и твои братья? Подкрадываются к дому из лесу?»
«Нет. Если б они знали, что я здесь, мне бы не поздоровилось».
Глиннес потребовал: «Пойдем посмотрим, что делается за домом».
Дюиссана не возражала. Выйдя с девушкой на луг, Глиннес убедился — настолько, насколько позволяли зрение и слух — в том, что других незваных гостей на острове не было.
«Слушай! — сказала Дюиссана. — Древесные сверчки...»
Глиннес слегка кивнул: «Слышу. В лесу никого нет».
«Значит, ты мне веришь?»
«В чем? Ты сказала, что на острове нет твоих братьев и отца — больше ничего. В это я верю, потому что сам их не вижу».
«Пойдем внутрь».
Заходя в дом, Глиннес включил свет. Дюиссана сбросила накидку. На ней были только сандалии и легкое полупрозрачное платье. Ей негде было спрятать оружие.
«Сегодня я каталась на катере с лордом Дженсифером, — сказала она, — увидела тебя и решила сюда придти».
«Почему?» — спросил Глиннес, не слишком озадаченный, но и не слишком убежденный в справедливости своих догадок.
Дюиссана положила руки ему на плечи: «Помнишь островок, где я так на тебя злилась?»
«Прекрасно помню».
«Ты слишком чувствительный. Я хотела, чтобы ты был смелее, ждала, чтобы ты посмеялся надо мной и крепко меня обнял! Я бы сразу растаяла».
«Надо сказать, ты неплохо притворялась. Насколько я помню, ты обозвала меня «мерзавцем», «неряхой» и «обжорой». Трудно было сомневаться в том, что ты меня ненавидишь».
«У меня никогда не было к тебе никакой ненависти, никогда! Ты же знаешь — я своевольная, нелюдимая, долго чураюсь... Смотри! — она подняла к нему лицо. — Разве я тебе не нравлюсь?»
