Владимир, окружённый стражей, так отстал от князя, что потерял его из виду. Курбский оглянулся и, не видя своих спутников, удержал своего коня.
У одного шалаша лежали на земле два ратника; за навесом нельзя было видеть их лиц, но слышен был их разговор.
— Худо совсем, — говорил один. — Пять недель стоим под Пайдою[17], а до проклятого этого гнезда не доберёмся.
— Воевода похвалился во что бы ни стало взять — так надо взять.
— А чрез болотное море птицей не перелетишь. Сколько снарядов погрузло, сколько силы потрачено!
— Правда, а если бы с нами был князь Андрей Михайлович Курбский?
— Иное дело: тут не о чем думать. Идёшь за ним, и он везде выведет. С ним бы давно были в Колывани[18]. А то стоим здесь столько времени понапрасну. Запасы исходят; голод не свой брат, погонит нас к Руси.
— То-то воевода и гневен, — сказал вполголоса другой.
— Да гневайся на себя! — отвечал товарищ. — Неудача всякому не по сердцу, а догадки не у каждого много.
Курбский с беспокойством слушал этот разговор, досадуя на безуспешные усилия Мстиславского. В это время подъехали Владимир и другие всадники.
— Ну, вот мы и в стане, Владимир, — сказал князь. — Бедный юноша, ты даже не знаешь, в чём тебя обвиняют, ты терпишь за любовь к Адашеву. Напомни, что говорил ты о заключении Адашева в дерптскую башню?
— Князь... я не говорил, но рыдал. Ты знаешь, чем Адашев был для нас; тебе известно, как чтило его семейство наше...
— Но в горе ты мог произнести несколько слов... а чужая клевета могла их дополнить.
— Свидетель Бог, что никому я зла не желал, никого оскорбить не хотел.
— Так, но печаль неосторожна в словах. Помнишь ли, что говорил ты над прахом Адашева?
— Что говорил я? Не помню слов моих; и мог ли я помнить себя у могилы Адашева?
— Ты сказал, что осиротело отечество, могут и это прибавить к твоему обвинению.
Владимир задумался.
— Ещё одно смущает меня, — сказал он, — грамота, которую я привёз к тебе от князя Курлятева.
— Но в тот же день ты вступил в Коломенскую десятню под знамёна Даниила Адашева. Грамота осталась у него, и при мне Даниил бросил её в огонь. О чём ты вздыхаешь, Владимир?..
— Какое-то худое предчувствие тревожит меня.
Пламя костра осветило приближающегося всадника.
Курбский узнал его и тихо сказал Владимиру:
— Не считать ли худым предчувствием встречу с воеводой Басмановым?
— Не ждали тебя, князь! — закричал Басманов. — Что тебя привело сюда? Не задумал ли помогать нам?
