Вошёл князь Курбский. Взглянув на иконы и, по благочестивому обычаю предков, перекрестясь трижды, пожал руку именинника, пожелав здоровья, и поклонился псково-печерскому игумену Корнилию, троицкому протоиерею Илариону, наместнику князю Булгакову и всем боярам и воеводам, которые при входе его встали с лавок, покрытых богатыми коврами. Сев на почётном месте, у красных окон, и положив на скамью горлатную шапку, он сказал посаднику:
— Благодарю за твой именинный дар и, как воин, дарю тебя ратным доспехом. Сей доспех прислан мне от царя Ших Алея, но у меня броня прародительская, над которой ломались мечи татарские, и другой мне не нужно...
Два боярских знакомца внесли чешуйчатую кольчугу из меди, с серебряными поручьми.
— Вот тебе, — сказал Курбский, — одежда для приёма незваных гостей, меченосцев ливонских.
— Ты, воевода, их встретишь и угостишь, — отвечал посадник, — а нам, псковичам, принимать твоих пленников.
— В войне, посадник, до Пскова не допустим, но с ливонцами нужно ухо держать востро. Знает Ивангород!..
— И в прошлом году они набегали на область псковскую, в Красном выжгли посад, — сказал Булгаков.
— Теперь снова русские сабли засверкают над немцами и русские кони изроют Ливонию, — сказал окольничий, Даниил Адашев.
— Любо, князь Андрей Михайлович, смотреть на коня твоего, — вмешался в разговор князь Горенский. — В поле ты всегда далеко за собой нас оставишь. Конь твой как стрела летит.
— Так аргамак мой — царский подарок за ратное дело в Ливонии. Государь велел мне выбирать лучшего из его коней. А я умею выбирать... Конь мой, как вихрем, вынесет меня из закамских дубрав, из ливонских болот. Пожаловал меня царь; драгоценная от него шуба соболья — роскошь для воина, привыкшего к зною и холоду, но конь, товарищ в поле — мне приятнейший из царских даров.
— И золотого, с изображением лица государева? — сказал протяжно Басманов, указывая на медаль, висевшую на кольчатой цепи, поверх голубого кафтана юного воеводы.
— Здесь художник изобразил царя, — отвечал Курбский, — но сам царь запечатлел свой образ в моём сердце. Милостивое слово его выше всякого дара. Никогда, никогда не забуду последних слов его...
Курбский остановился и замолчал, не желая хвалиться пред всеми царскою милостию. Но всем было уже известно, что перед походом призвал Иоанн Курбского в почивальную и сказал: «Принуждён или сам идти на Ливонию, или послать тебя, моего любимого. Иди побеждать!»
