— О нет, между ними есть разница. Зинтен всех толкает от гордости, Тонненберг всюду вталкивается от низости. Только ему не везде удаётся...
— Да, у меня не удалось...
— То же и у Норбека.
— Как, он пировал у Норбека и свёл с ним дружбу?
— Да ещё удружил, подвёл полк Адашева к его замку! Обнадёживал москвитян добычей, с тем, чтобы самому быть в половине. Мало того: лицемер убеждал Норбека, что всего благоразумнее сдаться.
Ридель покраснел, вспомнив, что по внушению Тонненберга уговаривал многих рыцарей к сдаче замков их московским воеводам.
— Однако Норбек, — продолжал Вирланд, — едва было не разрубил приятелю головы. Если все, — сказал он Тонненбергу, — будут помышлять о сдаче своих замков, а не о защите их, то мы сами предадим врагам свою честь и отечество.
— Теперь не время противиться, — сказал Ридель, вздохнув, — нас гнетёт судьба, в этом случае я не виню Тонненберга, но радуюсь, избавясь от него, и благодарю тебя, любезный Вирланд.
— Благодарите его самого. Если б письмо его к Юннингену не облегчило его в бесчестных поступках, вы нескоро бы от него избавились.
— Знаешь, сегодня я встретил его. Он в двух шагах прошёл мимо меня и глядел с такою смелостью, как ни в чём не виноват, будто бы и не заметил меня.
— Может быть, он не узнал вас по слабости зрения, — сказал Вирланд с усмешкой. — Тонненберг, впрочем, смог разглядеть, что вы богаты...
— Ты думаешь, что он хотел жениться из одного корыстолюбия?
— Нет, не из одного корыстолюбия: он корыстолюбив для мотовства.
— И, однако ж, при нашей размолвке он сказал мне: «Ты можешь верить этой клевете, а я не имею нужды тебя разуверять», — и более ни слова.
— Не правда ли! — воскликнул с пылкостью Вирланд, — что он любил не Минну, а её богатство? Можно ли так равнодушно потерять надежду быть супругом прекрасной?
— Но как согласить с корыстолюбием равнодушие Тонненберга.
— Равнодушие — было коварство. Он почувствовал себя уличённым и стал бы оправдываться, если б мог оправдаться.
— Я счастлив, — сказал Ридель, — что не погубил мою добрую Минну, не выдал её за негодяя. Кажется, она забыла о нём, только не знаю, отчего более прежнего не терпит тебя.
Вирланд хотел улыбнуться, но видно было, что ему нелегка была эта улыбка.
— Да, — сказал он, — чего не случается на свете? Я слышал, что те, кто не терпел один другого, часто сильнее любили друг друга после брака, нежели те, которые до свадьбы бредили от любви... Любовь сильнее рассудка, а время сильнее любви.
