Бесчисленные его прихоти известны всем. Несмотря на благородные свойства его души и на природную его доброту, он возбудил к себе всеобщую ненависть, которая и привела его к несчастной кончине. Я расскажу здесь несколько случаев, которые мне приходят на память. Однажды отец мой, следуя издалека за ним и за великим князем Александром Павловичем, увидал, что Великий Князь махал несколько минут треугольной шляпой и потом бросил ее далеко от себя; после этого батюшка спросил Великого Князя, что это значит. Он отвечал, что Государь колебался, уволить или нет Архарова, и потому загадал, которым концом шляпа упадет на землю.
В Эрмитаже давали балет «Красная шапочка»; танцоры были в красных шапочках. Шведский король, тогда посетивший Петербург, сидел подле Государя; разговор шел приятный и веселый. Шведскому королю захотелось пошутить и, смотря на красные шапочки, сказал: «Вот это якобинские шапки». Государь рассердился и сказал: «У меня нет якобинцев», — повернулся к нему спиной и после спектакля велел передать шведскому королю, чтоб он в 24 часа выехал из Петербурга. Король и без того собирался уехать, и потому на всех станциях до границы было уже приготовлено угощение. Государь послал гоффурьера Крылова все это снять. Крылов нашел шведского короля на первой станции за столом — за ужином. Когда он объявил волю Государя, то король рассмеялся. Крылов объяснил, что прислугу он непременно должен взять с собой, но что он оставляет на всех станциях провизию и запасы нетронутыми. Когда он возвратился в Петербург, то Государь спросил у него, какое действие на короля произвело его распоряжение. Крылов отвечал, что король глубоко огорчился таким его гневом, но между тем признался, что он не вполне исполнил приказание и что оставил все запасы. «Это хорошо, — отвечал Государь, — ведь не морить же его голодом». В другой раз на таком же спектакле одна из фрейлин рассмеялась; ее тотчас выгнали из залы и велели выехать из Петербурга. Вероятно, всем известно, как Государь требовал, чтобы весь Синод присутствовал в опере и смотрел на м-м Шевалье, которая тогда занимала Государя: один митрополит с.-петербургский сказался по этому случаю больным.
О семейной жизни императора Павла я умолчу. Факт слишком грустный для памяти его и ангельской его супруги. Впрочем, первые годы, еще во время царствования Екатерины, прошли для супругов счастливо и мирно.
В последний день жизни императора Павла отец мой ужинал у Государя и оставил его в 11 часов. Государь был весел, разговорчив и любезен; хвалил свой Михайловский замок и сказал: «Я нашел наконец себе тихое пристанище». Замечательно, что его собака, маленький шпиц, беспрестанно ныла и вертелась около его ног, сколько он ни отгонял ее. В 1 час ночи разбудили моего отца, беззаботно спавшего дома, и сказали ему, что у Государя сделался апоплексический удар. Он велел оседлать лошадь и поехал во дворец, где нашел комнаты полными нетрезвых. Императрица Мария Федоровна несколько времени не доверяла моему отцу, но после, узнав, сколько он оставался верен императору Павлу, просила у него прощения и была к нему очень милостиво расположена. Она была чужда всякого властолюбия, и все, что говорили о ее мнимом желании царствовать, совершенно ложно. Это я могу засвидетельствовать всеми рассказами моего отца о ее жизни, о ее свойствах, и первыми словами, которые она говорила тотчас по кончине Павла. После первых тревожных дней, когда все успокоилось, отец мой сделался как бы посредником и примирителем всего царственного круга. Все его любили, уважали, доверяли ему; он пользовался общею любовью царственной семьи; сам же он, в свою очередь, был им полезен.
