— Он и на мотоцикле скачет неплохо, зачем ему конь? — возразил Колесников. — На то да на это, так и денег не хватит.
— Мастаку жмотишь, да? — спросил язвительно староста. — Он тебя три года учил. Эх ты! А этот конь на этажерке — знаешь как будет глядеться! Я бывал у мастака и все обдумал. Коня ему, конечно, коня в придачу. Хлопцы, отвалим еще по бумажке. — Ковальчук обрадовался, что все молчат и вроде бы соглашаются с ним, пошел по кругу заново.
Ребята теперь уже давали деньги неохотно. Стипендия маленькая. И себе нужно было хоть что-нибудь купить.
— Это на рубашку, это на галстук, а это на коня, — весело приговаривал староста, обходя ребят.
Вот сейчас он должен подойти и ко мне. В левой руке старосты уже довольно солидная пачка денег. Измятые, потершиеся бумажки плотно сдавлены посредине большим пальцем. Правую руку Ковальчук подставляет почти к самому лицу. Мелко дрожат ссадины, мозоли, широкие полосы на сгибах его пальцев. Нужно дать на все, думаю я. Чего уж там, сколько ни считай, ни высчитывай, все равно не хватит, чтобы отметить день рождения, как хотелось бы. Стыдно отказываться. Лучше займу у кого-нибудь.
— Ну что, стихоплет, раскошеливайся! — говорит Ковальчук таким тоном, будто я жмотничаю.
Я полез в карман гимнастерки. Там ничего не было. Потом забрался в карманы брюк. Тоже ничего. Неужели потерял или забыл дома?!
— Ты чего это? — ехидно спросил Ковальчук. — Ищи, ищи. Я подожду, не контролер.
Мальчишки стали посмеиваться. Я и в самом деле искал деньги, как не раз, бывало, искал перед контролером в трамвае свой билет или проездную карточку.
— Пошарь в ботинках, — насмешливо сказал староста. — Да побыстрей. Тебя коллектив ждет.
— Отстань ты! — обозлился я.
— Стихоплеты всегда маленько того… рассеянные, — уже разыгрывая меня, сказал Ковальчук, покрутив указательным пальцем около своего виска. — А может, стишками будешь расплачиваться? Торжественной одой в честь мастака, — сказал он с усмешкой. Я его чуть не ударил.
— Поищи, Лёпа. Поищи хорошенько. Может, в пистоне? — сказал Володька.
Я забрался в маленький кармашек брюк около самого ремня. И верно, там лежали мои деньги.
— На, держи, — сказал я, протягивая Ковальчуку сначала одну бумажку, потом другую.
— Это на рубашку, — опять стал считать Ковальчук, — а это на галстук. А теперь давай-ка вытряхивайся на коня.
Он так это сказал, и такое у него было лицо, что я невольно вспомнил, как однажды в деревне, когда мы помогали колхозу выкапывать картошку и после длинного рабочего дня сидели в большом курятнике, где было устроено для нас общежитие, Ковальчук подошел ко мне с улыбочкой. В руке у него была консервная банка из-под трески в масле.
