Иначе я не мог поступить. В жизни каждого из нас есть то, в чем даже спустя многие годы мы не признаемся и самому сочувствующему другу; то, о чем нет сил думать; то, что должно забыть; то, что забыть невозможно. Не великое преступление — его можно искупить великим покаянием, и сама чудовищность придает ему некое мрачное величие. Какая-нибудь мелкая отвратная подлость, какое-нибудь потайное предательство? Но что человек сотворил по своей воле, то он по своей воле забудет. Незабываемым обычно оказывается не то, что человек сделал или не сделал, а то, что сделали с ним, какая-нибудь наглость или грубость, за которые он не отомстил или не мог отомстить. Вот что его год за годом преследует, является во сне и наяву вторгается в мысли, заставляет сжимать кулаки, трясти головой, насвистывать громкие песни — что угодно, только бы оно отцепилось. Стали бы вы за ним шпионить сразу после того, как ему досталось это гнусное унижение? Я герцога Дорсетского на час оставил.
Что он в это время думал, обращал ли к ночи слова, и если да, то какие, навсегда останется неизвестным. За это Клио меня осыпала бранью, подобающей не музе, а базарной торговке. Мне все равно. Пусть лучше осудит Клио, чем собственное чувство такта.
Находиться еще миг в присутствии мисс Добсон стало для меня так же невыносимо, как преследовать герцога. Нельзя было найти ей оправдание. На сей раз она зашла слишком далеко. Она поступила возмутительно. Как только герцог достаточно удалился, я улетел в ночь.
Я, возможно, сознательно рассудил, что, оживив воспоминания, уйду от настоящего. Или меня подгонял тот инстинкт, что весною возвращает птиц домой. Так или иначе, я двинулся к своему старому колледжу. Било полночь, когда я пролетел сквозь мрачные закрытые ворота, куда столько раз стучался, добиваясь допуска.
Тот, кто жил в моей комнате, затворился за двумя дверями — за моими дверями. Я прочитал имя на прикрепленной «снаружи визитной карточке — Э. Дж. Крэддок — и влетел.
Узурпатор Э. Дж. Крэддок, сидя за моим столом, расставив локти и склонив голову набок, свершал акт литературного Сочинения. Весла и кепки на моих стенах выдавали в нем гребца. Собственно, я это довольно скучное лицо видел сегодня с иудовской баржи — он на моей восьмерке был загребным.
Так что ему уже два часа полагалось спать в своей постели. Его бдение усугублял стоявший перед ним крупный стакан, содержавший виски с содовой. Крэддок сделал из стакана глубокий глоток. Затем перечитал то, что написал. Я не собирался через плечо подглядывать в рукопись, сочиненную хотя и в моей комнате, но не для моих глаз. Но разум автора передо мною был открыт; вот его слова: «Я, нижеподписавшийся Эдвард Джозеф Крэддок, сим оставляю и завещаю все свое личное и прочее имущество Зулейке Добсон, девице. Это моя последняя воля и завещание».
