В кармане вибрирует телефон. Я с трудом достаю его замерзшими руками, вижу на экране неизвестный номер. Неужели!
– И как тебе сейчас, стыдно?
– Простите, что? – не знаю, почему, но я вновь говорю с ним на «вы».
– Иногда ложь вроде бы и не выглядит ложью, правда? – говорит он вкрадчиво.
Есть вещи, которые я никогда не была готова с кем-либо обсуждать, – это мои личные качества и мотивы моих поступков. Даже самой себе еще пару минут назад я запрещала размышлять об этом, и вот – он озвучивает мысли, с которыми я беспощадно борюсь. От удивления не могу произнести ни слова…
– Правда ведь?
– Кто ты? Моя совесть, да? С чего ты взял, что вообще можешь мне звонить и уж тем более говорить подобное! – только договорив, я отмечаю, что вновь перешла на «ты» и повысила голос, еще чуть-чуть, и мой тон приблизится к ультразвуку. – Не звони мне больше. Ни в качестве принца, ни в каком-нибудь другом. Не звони.
Выключив телефон, я поднимаю с дороги камень и бросаю его на лед замерзшей реки. Только что он был у меня в руках, и вот его нет. Только что моя совесть разговаривала со мной, и вот вновь тишина. Прежде я никогда не испытывала ничего подобного: только что кто-то затронул чувствительную струнку глубоко внутри меня, куда я никого не пускала.
Я кладу телефон в сумку и резко прибавляю шагу: иду быстро-быстро, стараясь не думать о произошедшем. Так я убегаю от совести. Завтра я буду жить иначе и сделаю все, чтобы оправдать свою ложь, – стану лучшей на свете Джульеттой, лучше всех сыграю любовь. Всеобщие усилия, скандалы, пиар – ничего не пройдет даром. Я буду лучшей, меня ждет успех, а пока – я еще прибавляю шагу. И бегу, бегу…
* * *
Я просыпаюсь, когда уже темно. Димка стучит чем-то за стенкой. На столе вибрирует телефон: звонит Маринка. Неугомонная.
– Ну, ты чего? Дрыхнешь, что ли? Я уже стою под окном, еле припарковалась. Подниматься не буду, жду здесь!
– Эээ… разве мы о чем-то договаривались?
Монотонные гудки не дают мне продолжить. Нет ничего удивительного в том, что мои желания и нежелания все еще принадлежат подруге, – с этим я давно смирилась. Однако сейчас обида переполняет меня потому, что после всей этой истории с Димкой Маринка будто вычеркнула его из своей жизни. Он стучит за стеной, влюбленный и одинокий; и мне досадно, не столько за него, сколько за себя, – что я не могу ей об этом ничего сказать. Меня тошнит от собственного двуличия…
Она встречает меня у подъезда. Улыбается, как светская львица, ждущая аплодисментов. Я хочу передать ей привет от Димки, а от себя добавить, что она слишком жестока. Открываю рот, но Маринка опережает меня, и я тотчас утопаю в ее словесном потоке: она говорит без умолку и явно не собирается думать ни о чем, кроме клуба.
