Да, именно тогда после двух недель голода, и медленного возвращения к реальности, Второй узнал, что и у него тоже есть талант. Но пример сестры научил его, что любой дар в их семье может стать проклятием.
Каберт Морисмерт ждал от своего сына – оракула результатов. План, который рухнул по вине глупого мальчишки, снова был в силе, претерпев некоторые изменения. Юный оракул оставался лишь пешкой в этой шахматной партии.
И все же, к нему стали относиться терпимее все обитатели замка. Кроме Лайси, заглядывавшей на огонек, после очередного бурного романа. Их тетя славилась бешеным темпераментом и изощренными кровавыми развлечениями даже по меркам вампиров. С каждым новым визитом, она смотрела на племянника с возрастающим раздражением.
Оракул не мог понять его причину. Ему все чаще приходилось видеть будущее, он предсказывал исход охоты или поединка, чью – то ближайшую смерть или рождение. Но ни одна из этих картин не была связана с Лайси. Она оставалась для него тайной, ключика к которой не хватало.
Но именно Лайси, согласно древней традиции, должна была вывести его в свет.
Оракул долго готовился к этому часу, придирчиво оглядывая себя в зеркало. Узкий галстук перетянул горло, мешая дышать, но отлично гармонировал с парадной формой песочного цвета из смеси кашемира и шерсти. Жилет на тон темнее и приталенные брюки делали его старше. Лицо оставалось бесстрастным как всегда, но глаза, с расширившимися от возбуждения зрачками, выдавали его нетерпение.
Оракулу было страшно. Все древние кланы сегодня представляли своих юных дочерей и сыновей. Ему хотелось думать, что сегодня он займет, наконец, подобающее место в обществе. А позднее, возможно, сумеет заменить сестру.
Когда оракул спускался по длинной мраморной лестнице здания, в котором веками проводились самые торжественные церемонии, сердце забилось чаще, а к щекам прилила кровь.
И даже тетя Лайси, натянутая, точно стрела, не могла испортить ему настроение. По обычаю, она подала ему руку, затянутую в снежно-белую перчатку, но ее ладонь так и норовила выскользнуть из его пальцев, точно считая недостойным прикосновение полукровки.
Скрепя сердце, оракул признал, что в платье цвета чайной розы и с темными, перевитыми лентами, волосами, его тетя была безумно хороша. Её кожа чуть светилась – очевидно, благодаря крови очередной жертвы как раз перед балом. Нить из крупного топаза опоясывала шею и спускалась до полуобнаженной груди.
Ладони Лайси были унизаны фамильными перстнями, оракул старался не смотреть на них. Те сверкали чересчур ярко. Зажмуриться же на ступенях означало потерять равновесие и упасть. Мгновения, которые оракул провел у закрытых дверей, казались ему бесконечно долгими.
