Жуткая осень. Конец октября.
Ночь непробудная. Медлит заря.
Месяц кровавый в недвижной реке.
Песни и крики, и пляс в кабаке.
Голь разгулялася. Брань. Самогон.
В дыме табачном не видно икон. —
«Попили кровушки нашей! теперь…
Мести, расплаты потребовал звёрь:
Дай ему крови, — ты сам виноват,
Сытый, безжалостный Авеля брат!
Мстит за отцов он, за жён и невест,
Мстит, сам не зная, за попранный крест. —
«Мы вам покажем, растак вашу мать,
Как на войну мужика посылать!
Что мы — бараны аль стадо овец?
Ладно, вот будет победный конец…
За нос водили, что малых детей, —
Знаем, чем пахнет от барских затей.
Выкуси… хватит!» — На волка похож! —
Дай ему сердце за чёрную ложь.
Сам ты ковал ему эти мечи;
Выкормил зверя, теперь — получи… —
«Адом пужали вы тёмный народ…
Будете помнить семнадцатый год!
Мы вам пропишем: не хуже, чай, вас!» —
Слышишь в их вопле Божественный глас?
Людям и небу ты лгал свыше сил,
В сердце народном ты Бога убил, —
Жизнью заплатишь за мрак и за гнёт,
Твой же потомок тебя проклянёт! —
«С бабами нашими любите спать?
Будет и бабам теперь благодать:
Пусть-ка попляшут в господских шелках,
Барские кольца на ихних руках!
