Тут он опять заговорил о чаше, и это могло стать причиной, или одной из причин того, что обозначение «mysterium fidei» — «тайна веры», — выбранное для чаши, вошло в слова об измене. Поэтому и смысл этого высказывания приблизительно следующий: как Иисус должен выпить из чаши, которую ему подал небесный отец, так и вы пьете из чаши, которую вам подает священник, замещая Господа!
Но в Гефсиманском саду, хотя он чувствовал крайний страх перед смертью, он не вскричал так, как позднее вскричал на кресте: «Боже, Боже, почему ты меня оставил?». Это напоминает слова царя Саула, который при Эндоре, перед своей последней битвой с амаликитянами, воскликнул, что Бог его покинул; после чего призрак Саула, вызванный колдуньей, заговорил с ним и предсказал ему смерть; там написано: «он упал, со всей высоты своего роста». Драгоценный опыт из всего, что может происходить в критических состояниях с высокими персонами; может быть, например, отнятие сил у Иисуса Христа женщиной, страдавшей кровотечением. Однако у Саула, а в конце и у самого Иисуса Христа вдруг все силы иссякли, и оба, Саул и Господь, упали на землю, как пустые мешки.
Итак, кажется, что — по меньшей мере, в указанных выше случаях, — Бог должен быть полон сил, при которых человек вообще способен переносить жизнь; и если эти силы его оставляют, то он умирает. Что касается Саула, мы знаем, почему Бог его оставил; а что касается Христа, — нет.
Во всяком случае, Руф теперь персонально выступил на сцену. Именно он сказал, что служил центурионом в когорте, которая располагалась в Кесарии, что ее перевели в Иерусалим, и здесь, без чьего-либо содействия со стороны, ему пришлось быть свидетелем всего восстания иудеев, которое произошло накануне Пасхи. Однако после того, как Варавва со своими толпами, может быть, без каких-либо серьезных стычек и лишь ввиду приближения самого легиона, ускользнул на север, чтобы закрепиться на горе Гаризим и более успешно защищаться, римское войско в самом святом городе несколько заволновалось; и тогда первым делом убрали остатки зачинщиков, к которым причислили также и Господа.
Наверное, можно исключить, что он действительно, то есть непосредственно поднял восстание. Но он с триумфом вошел в святой город и в храме опрокинул столы менял, и немыслимо, чтобы он сознательно присоединился к уже начавшемуся и учиненному Вараввой восстанию. Более того, только сам Варавва мог присоединиться к восстанию, которое, не желая того, поднял Христос. В общем и целом обнаружилось искаженное до гротеска недоразумение, из которого и питается история нашего мира. Это время, впрочем, было не чем иным, как сплошной чередой восстаний, в которых усердствовало постоянно возбужденное иудейство. Кто же мог предположить, какими последствиями чревато именно это
