Но поздно, парень брезгливо оттолкнул тело, оно завалилось вбок.
— Два дня гнали, — с облегчением выдохнул парень.
Был он крепок, кудри задорные, за плечами — котомка, как у Ваньки. Улыбнулся:
— Вы чего тут?
— А ты?
— Вместе пойдем? — смеялся парень. — Только я сообразить никак не могу, куда идти?..
Ванька на Проньку кивнул:
— Он, Пронька, знает.
— А я — Фролка.
— Пошли, Фролка?
— Пошли.
На закате у костра разговаривали:
— На Дальней заставе стражи мало, — говорил Пронька, — пройти можно.
— Это я пробовал, — качал головой Фролка.
— Можно, можно. Впереди — Ближняя застава, пройти надо, но нельзя. Разъезды, ловушки, стражи много… Никак не пройти.
— Совсем?
— Совсем, — Пронька помолчал, пошевелил губами, будто сам с собой советовался. — Есть один способ, только… Страшно. Дед тут один живет, очень старый, давно живет. И странный. Себе на уме. Но может и помочь.
— Если понравишься? — спросил Ванька.
— Нет, говорят. Не знаю. Одному поможет, другому лихо положит. Почему, никто не знает. Что хочет, то делает, шальной дед. Палец сунешь — пузо лопнет, вот какой, Я о нем много слыхал и не пошел бы, да другого пути не знаю.
Пронька умолк. Посидели, Фролка решился:
— Ладно, и я откроюсь. Давно тут шляюсь, выбраться не могу, но кое-что вызнал. Мимо деда не пройти.
— И чего он такой страшный, — сомневался Ванька.
— Страшный… — отозвался Фролка.
Пронька покивал.
К деду шли осторожно, медленно, тропка вилась, и выше роста человеческого стоял вокруг камыш сухой, коричневый. Шелестел странно, будто стеклянный, с присвистом. Шум этот обволакивал, как вата, и не сразу услышали путники свист настоящий. Отбежали в заросли, мимо протопал карла, тот самый. Опять с домовинкой. Ушел.
Дальше тронулись еще медленней. Пронька с Фролкой насупились, только Ванька ухмылялся незаметно. Избушка посреди камыша открылась неожиданно. Маленькая, окна — у самой земли, под тем же камышом. Дверь отворена.
Путники подкрались, заглянули внутрь. Пусто. А на полу — огромный гроб, домовина редкая, не тесаная, а дощатая.
— Помер он, что ли, — шепнул Фролка.
— Пронька, — сказал Ванька погромче, — вдруг и, правда помер?
Тот плечами пожал, осматривая комнатку. Ничего кроме домовины в ней не было, даже печки. Только травки по стенам развешаны, и дух такой, что в животе все вертится. То ли от травы, то ли мертвечина…
— Помер… — шепнул Пронька, и вместо ответа донеслось из-за дома неясное бормотание. — Или нет, — Пронька двинулся за угол.
Там на маленькой полянке торчал из-под земли колышек, окруженный полоской, выложенной камушками. Над колышком склонился старичок, седенький, маленький, сучковатый какой-то. В обычной рубахе, в обмотках из бурой шерсти. Говорил ласково:
