созданиям, она поначалу больше, чем обычно, брала Бали на руки (его она могла взять на
руки), осторожно и бережно гладила, и, Джорди была почти уверена в этом, разговаривала
с котенком. Вот бы знать, о чем?
Но Бали, верный своей хозяйке и своему независимому духу, вдруг перестал
признавать за молодой женщиной эти ранее само собой разумеющиеся права на него, и
неожиданно начал вырываться. Неожиданно для других. Самой Оливии причины были
вполне понятны.
Вечерами же Бали, устав от дневных волнений, сворачивался клубком на диване у
Эрики, как бы ограждая других от посягательств на любимое место Джорди. Мордочку
при этом он клал на свои прямо вытянутые лапки. Видимо, по привычке. И в этот момент
его полуоткрытые глаза цепко и лениво взирали на этот мир. Тогда он совсем не выглядел
смешным. Потому что, должно быть, весь мир именно ему, такому спокойному и
всезнающему, казался неразумным.
Несмотря на непреходящие чувства, Джорди все-таки успокоилась. Она даже
привыкла к слабости в коленях. Привыкла к волнению в груди и в животе при виде
Оливии, или при звуках ее голоса. И волнение, понимая, что его никуда не гонят, прочно
обосновалось там. Тут же давая о себе знать, когда Джорди вдруг неожиданно слышала
Оливию, еще не видя ее. Слышала ее уверенный, мягкий и спокойный голос, которым
молодая женщина раздавала указания сотрудникам, и тогда Джорди, чуткая к любым
самым незначительным изменениям в нем, улавливала непреклонные нотки. Или
безмятежный и убаюкивающий, когда Оливия разговаривала с пожилыми жителями
пансионата.
Так и сейчас, когда Джорди шла по светло-зеленому коридору, ведя рукой по
гладкой прохладной стене, она вдруг услышала, как Оливия говорила кому-то:
– Все эти качества заслуживают самого пристального внимания.
Сердце Джорди запрыгало, как теннисный мячик, пойманный между столом и
ракеткой. Еще не видя ни саму хозяйку пансионата, ни ее собеседника, только по голосу
Оливии, по официальному тону, в котором вдруг совершенно неожиданно проскальзывали
интонации флирта, Джорди поняла, что она говорит, во-первых, с чужаком, во-вторых, с
мужчиной.
При обмене репликами с жильцами или работниками у Оливии не было этого
фасада, некоторой деланности в голосе. А сейчас, Джорди отчетливо это слышала, Оливия
