Горацио (Письма О. Д. Исаева) | страница 21



Теперь о том же, но с лирической стороны. Ведь есть же и она во мне!.. Я приступал к письму, как Магомет к горе, и не желаю, чтоб, осилив эту гору, я породил мышь. Если б ты подумала, каково мне-то будет после того, как мне придётся пройти… Если б только подумала! То не надо было бы и писем таких писать. Я пройду, но чего это стоит! А дело-то, дело проще репы: приходить к тебе — когда хочется, получить то — зачем пришёл, то есть, тишину, покой, неяркий свет, отмытую тебя, и, если очень нужно, — водки с солёным огурцом. Если этого нельзя получить, если это исчезнет, то зачем вообще ты? Ну и исчезнешь, вместе с огурцом.

Сашка же… Сашка всегда был «кузнец» своего счастья, бил по нему молотом наотмашь. В чистом виде — унтер-офицерская вдова.

19 мая Мадрид. О.

12. Е. А. СЕВЕРЦЕВОЙ В МОСКВУ.

Как живёшь, Катишь? Как тебе спится?

А вот я сегодня во сне орал, в смысле — кричал. Теперь очень понимаю Гауптманна, который, по слухам, частенько этим занимался. Как я узнал, что кричу, если во сне? Нет, не то, что ты подумала, ты послушай…

Сначала мне приснилось, что я пишу стихи. Каково? Этого одного достаточно, чтобы возопить. Но было и другое. А стихи, вернее, последние их строчки, я упомнил: та-ра та-ра от полки к полке, и взятое ладонями в кольцо твоё носил перемещённое лицо. По-моему, шедевр. А после него во сне, но за моими плечами, появилось ощущение. Именно — ощущение, но воплощённое в некое существо. Существо приблизилось ко мне со спины справа, потом оказалось там же слева, и стало превращаться в белый, слабый, но смертельно опасный туман. Страх лопнул во мне, как набухшая почка, там, где он до поры тихонько прячется: под ложечкой. Я и подумать над этим не успел, сразу двинул за плечо кулаком. И проснулся.

Казалось бы, тут я уже мог бы и подумать… То есть, вспомнить аналогичные видения Толстого, отметить, стало быть, их объективность, связать свои страхи — и его, и назвать это всё смертью, и обрадоваться, что её на этот раз пронесло… что, может быть, я теперь вслед за стихами напишу «Войну и мир»…

Но! Уже просыпаясь, я слышал окончание своего крика, такой высокий фальцет, как у деревенских баб на похоронах. Это помешало мне думать, и мне стало совсем не по себе.

Ещё помешало мне думать то, что я заснул не где-нибудь, а в автобусе на пути к одному из приятелей Реверса. А поскольку сам Дж. Т. сидел в это время ошуюю, то я своим ударом за плечо самым удачным макаром сшиб его с сиденья на пол. Чем вынудил его, как человека воспитанного, сказать «сорри», а потом и… Ну, да пока он мне ответную кровь пустил, я успел ему объяснить вышеописанное. Он постарался меня понять. И примирение состоялось.