Я видела, как магия сказительницы действует на толпу. Она рассказывала о ребенке, которого любили в племени, ребенке, которого все считали своим, как будто то, что в Элиасе течет кровь меченосцев, ничего не значило. Она рассказывала о его детстве и о той ночи, когда Элиаса забрали.
На какой-то миг я тоже поддалась ее чарам. Но когда она заговорила об Испытаниях, мое любопытство сменилось тревогой. Она рассказала о Пророках и их предсказаниях. Рассказала о насилии, которому Империя подвергла Элиаса. Толпа слушала. Их эмоции вскипали и затихали вместе с чувствами мамы Рилы – шок, жалость, отвращение, страх.
Ярость.
Только тогда я поняла, что делает мама Рила.
Она поднимает бунт.
Мощный голос мамы Рилы эхом разливался по всему театру и завораживал каждого, кто его слышал. Хотя я и не знала садэйского, но по движениям ее тела, жестам рук и тому, как побледнел Элиас, стало понятно, о чем эта история. Мы заняли места в среднем ряду. Я сидела между Элиасом и Афией, окруженная толпой мужчин и женщин из племени Нур. Кинан, Иззи и Джибран расположились примерно в десяти ярдах от нас. Я увидела, что Кинан вытянул шею, пытаясь убедиться, что со мной все в порядке, и помахала ему. Темные глаза скользнули по мне, по Элиасу и снова по мне, затем Иззи стала нашептывать ему что-то, и он отвел взгляд.
В золотисто-зеленых одеяниях, которые дала нам Афия, издали нас было и не отличить от остальных женщин ее племени. Я посильнее натянула капюшон, возблагодарив поднявшийся ветер. Почти все надели свои капюшоны или закрыли лица одеждой, чтобы защититься от удушающей пыли.
«Мы не можем посадить вас прямо в повозки, – сказала Афия, когда мы примкнули к ее племени по пути к помосту. – Солдаты патрулируют стоянку и останавливают каждого. Поэтому Мама Рила и решила устроить небольшую заварушку».
Когда история приняла неожиданный поворот, толпа ахнула. На лице Элиаса отразилась боль. Само по себе странно, если историю твоей жизни рассказывают вот так, во всеуслышание, перед многотысячной толпой. Но когда в этой истории так много страдания и смертей? Я взяла его за руку. В первый миг он напрягся, как будто хотел отдернуть руку, но затем расслабился.
– Не слушай, – сказала я. – Лучше смотри на меня.
Он неохотно поднял глаза. От его взгляда, такого пронзительного и острого, у меня сжалось сердце, но я не позволила себе отвести глаза. Его одиночество мучило меня. Он умирал и знал об этом. Возможно, большего одиночества в жизни и не бывает.
