— Ваша жиличка никогда не получала писем на банковских бланках?
— Ни разу.
— А из дома часто выходила?
— Бывало, что по две недели не показывалась и в квартире — ни звука. Я даже думала, уж не умерла ли она. Валялась, наверно, на кровати в грязи. Потом наряжалась, надевала шляпу, перчатки; посмотришь — дама да и только, если бы не вечно блуждающий взгляд.
— Она подолгу оставалась на улице?
— Когда как. Иногда несколько минут, иногда целый день. И возвращалась с кучей пакетов. А вино ей приносили ящиками. Всегда дешевое красное, которое она покупала в лавке на улице Кондорсе.
— Вино приносили в квартиру?
— Нет, ящик ставили у дверей. Я всякий раз ругалась с рассыльным, потому что он не хотел подниматься по черной лестнице, — там, видите ли, темно и он боялся разбиться.
— Как вы узнали о ее смерти?
— Я даже не подозревала об этом.
— Но дверь-то открыли вы.
— Никогда этого не делала и не сделала бы.
— Что вы хотите сказать?
— Сейчас мы с вами на пятом этаже, а на шестом — немощный старик. Я у него прибираю и приношу ему поесть. Он служил в управлении прямых налогов. Старик живет у нас много лет, полгода назад он потерял жену. Вы, может, читали в газетах: в десять утра она шла на рынок на улицу Лепик и на площади Бланш ее сбил автобус.
— Когда вы убираете его квартиру?
— Около десяти. А потом, спускаясь вниз, подметаю лестницу.
— Сегодня утром тоже подметали?
— Конечно.
— Но первый раз поднимаетесь с почтой?
— Только не на шестой. Старик редко получает письма да и не особенно спешит их читать. Жильцы третьего этажа работают, уходят рано, в половине девятого, и забирают почту сами.
— Даже если вас нет на месте?
— Даже отлучаясь, я не закрываю привратницкую на ключ. Покупки делаю на улице и время от времени посматриваю на дом. Я открою окно, не возражаете?
Все задыхались от жары. Они вернулись в первую комнату; только Жанвье, как и утром на улице Нотр-Дам-де-Лоретт, остался осматривать ящики и шкафы.
— Значит, вы не поднимаетесь с почтой выше третьего этажа?
— Нет.
— Итак, около десяти, поднимаясь на шестой, вы проходили мимо этой двери.
— И заметила, что она приоткрыта. Меня это несколько удивило. Когда спускалась, как-то не обратила внимания. Приготовив старику обед, снова поднялась наверх только в половине пятого — я обычно кормлю его в это время. Спускаясь, я опять заметила, что дверь приоткрыта, и машинально, вполголоса, позвала: — «Госпожа графиня!» Ее так все зовут. Имя у нее какое-то иностранное и очень трудное. Проще сказать «графиня». Никто не ответил.
