Затем голос Рамминза, более громкий, чем обычно, прорезал покрывающую всё тишину: «Кто-то из этих чёртовых скирдователей что-то там забыл в стогу».
Он замолчал. И опять тишина, неподвижные люди. И неподвижный Клод, через дорогу у красного насоса. Стало вдруг так тихо, что мы могли слышать, как женский голос с соседней фермы в долине звал мужчин к столу.
Затем Рамминз снова крикнул, хотя и не было необходимости кричать: «Валяй дальше! Валяй, режь, Берт! Хворостина не испортит твоего ножа!»
По какой-то причине, а может, просто почуяв опасность, Клод неторопливо пересёк дорогу и встал рядом со мной, облокотись на калитку. Он ничего не сказал, но нам обоим показалось, что мы знаем, что сейчас что-то случится с этими двумя, с этой окружающей их неподвижностью, и особенно с самим Рамминзом. Рамминз был напуган. Берт также. И сейчас, когда я наблюдал за ними, я начал сознавать, что какой-то смутный образ шевельнулся в глубине моей памяти. Я сделал отчаянную попытку увидеть и схватить его, Мне даже показалось, что почти удалось это, но образ выскользнул, и когда я погнался за ним, то обнаружил, что углубляюсь в прошлое неделя за неделей, возвращаясь в жёлтые дни лета — тёплый ветерок тянет по долине с юга; большие буковые деревья, обременённые листвой; поля, наливающиеся золотом; пора сенокоса и стогованья; и этот стог…
Внезапно я почувствовал спазм страха, — этакий приличный разряд электричества в области желудка. — Точно- этот стог! Когда же мы занимались им? В июне? Ну да, конечно-.жаркий душный июньский день, тяжёлые низкие облака над головой, и воздух напоён электричеством.
Рамминз сказал тогда: «Ради Бога, пошевеливайся, пока дождь не пошёл».
А Оле Джимми ответил: «Да дождь и не собирается. И нечего беспокоиться. Ты же отлично знаешь, что если гроза на юге, дождя в долине не будет».
Рамминз, стоящий в повозке с вилами в руках, ничего не сказал в ответ. Он был в бешенстве, боясь, что до дождя не управится со стогом.
— Дождя раньше вечера не будет, — повторил Оле Джимми, глядя на Рамминза; а Рамминз ответил ему взглядом, в котором горела тихая злоба.
Всё утро мы вкалывали без отдыха, загружая солому в телегу, перевозя её через поле и сооружая медленно растущий стог невдалеке от ворот, напротив автозаправочной станции. Мы слышали раскаты грома, они то приближались с юга, то отдалялись опять. Затем показалось, что гроза вернулась и зависла где-то за холмами, разряжаясь время от времени. Когда мы глянули вверх, то увидели тучи, меняющие очертания в неистовых высотных потоках; но на земле было жарко и душно, и ни малейшего дуновения ветерка. Мы работали без интереса и вяло в той духоте, рубахи были сырые от пота, лица горели.
